Это каламбур?!
«— Я жду, — заговорил Пилат, — доклада о погребении, а также и по этому делу Иуды из Кириафа сегодня же ночью, слышите, Афраний, сегодня. Конвою будет дан приказ будить меня, лишь только вы появитесь. Я жду вас!» (Ч. 2, гл. 25)
Да не конвою, а охране. Может быть, страже или телохранителям. Пилат же никуда не едет, а сидит в своём дворце. Конвой как постоянное подразделение гвардии был, кажется, только у русских императоров.
«В город входили верблюды, вслед за ними въехал военный сирийский патруль, который Иуда мысленно проклял…» (Ч. 2, гл. 26)
По-русски будет «сирийский военный патруль», а не «военный сирийский». «Военный» — так и быть, можно потерпеть, потому что в принципе может быть ещё и полицейский, к примеру.
«После душного города Иуду поразил одуряющий запах весенней ночи. Из сада через ограду выливалась волна запахов миртов и акаций с гефсиманских полян.» (Ч. 2, гл. 26)
На полянах растут травы. А мирт и акация — это невысокие деревья, в лучшем случае имеющие высоту кустарников.
«Нетерпеливый Иуда был уже за городской стеной. На левой руке у себя Иуда увидел маленькое кладбище…»
«Через некоторое время мелькнул на левой руке у Иуды, на поляне, масличный жом с тяжелым каменным колесом и груда каких-то бочек.» (Ч. 2, гл. 26)
«Слева от Иуды» или «по левую руку от Иуды» было бы по-русски. А «на левой руке у Иуды» — это, наверное, украинизм или идишизм (я не знаток соответствующих языков).
«Надежда вспыхнула в сердце Иуды. Он отчаянно вскричал: — Тридцать тетрадрахм! Тридцать тетрадрахм! Все, что получил, с собою. Вот деньги! Берите, но отдайте жизнь!» (Ч. 2, гл. 26)
Не «отдайте», а «оставьте»: жизни у Иуды ещё не отняли. А отняв, вернуть не смогут, потому как не боги.
«Да, материалу было уже много, и было известно уже, кого и где ловить. Да дело-то в том, что поймать-то никаким образом нельзя было.» (Ч. 2, гл. 27)
Не «нельзя», а «невозможно». Нельзя — это когда не дозволяют. Невозможно — это когда дозволяют, но не получается.
«Кот прицелился и, летая, как маятник, над головами пришедших, открыл по ним стрельбу.» (Ч. 2, гл. 27)
Прицелиться — это замереть на несколько секунд, с трудом удерживая глаз, прицельную планку, мушку и цель на одной линии. Далее, прицелиться по групповой цели («по ним») даже в мистическом произведении можно только при условии, что эта цель располагается далеко и компактно.
«Это был единственный, или один из единственных, случай, когда стрельба оказалась совершенно недействительной.» (Ч. 2, гл. 27)
Стрельба оказалась не «недействительной», а «недейственной». Далее, «единственный» — это в какой совокупности? Мало ли кто где как и по кому стреляет. А «один из единственных» — это, наверное, булгаковское коверкание языка ради оживления стиля.
«Всадники двинулись шагом, слушая, как кони их подковами давят кремни и камни.» (Ч. 2, гл. 32)
Фразы «давить что-то» и «давить НА что-то» имеют разный смысл. В первом случае что-то оказывается в результате раздавленным, во втором случае остаётся целым, но, возможно, сдвинутым с прежнего места. Конечно, поскольку кони фантастические, они в состоянии раздавливать копытами (а не крошить) и камни, и кремни, и огнива.
«Флоберизмы» Булгакова. Без них ведь никак, сколько ни исправляй и будь ты хоть дважды Мастер.
В «Мастере и Маргарите»:
«Не ПРАВильнее ли думать, что уПРАВился с ним кто-то совсем другой?» (Ч. 1, гл. 1)
«Согласись, что перерезать волосок уж наверно может лишь тот, кто ПОДВЕСИЛ?» И чуть ниже: «Не знаю, кто ПОДВЕСИЛ твой язык, но подвешен он хорошо.» (Ч. 1, гл. 2)
«Вот теперь СТОЯВШИЕ у ОСТАНКОВ покойного совещались…» (Ч. 1, гл. 5)
«Историзмы» Булгакова:
«Пехотный манипул попал в мешок…» (Ч. 1, гл. 2)
Манипулы у римлян только в пехоте и были.
«…прокуратор приказал секретарю пригласить президента Синедриона…» (Ч. 1, гл. 2)
Может, римляне и называли главу Синедриона президентом, но в современном тексте это выглядит анахронизмом. Надо было «главу Синедриона».
«Согласно закону, согласно обычаю, одного из этих двух преступников нужно будет отпустить на свободу…» (Ч. 1, гл. 2)
Что делается не по закону, но регулярно и при широком одобрении, то делается в качестве обычая. А если такое действо узаконивают, оно перестаёт быть обычаем. Не может быть одного и того же по закону и по обычаю. Правда, может быть случайное совпадение норм в местном обычае и в оккупантском законе. Римляне ведь вряд ли подгоняли свои общеимперские правовые нормы под иудейские обычаи. Возможно, Пилат имеет в виду не местный закон, а римский, но явно не указывает на это, чтобы поощрять вживание евреев в империю, но это очень даже вряд ли, потому что если в иудейском судопроизводстве имеют вес местные обычаи, то оно наверняка осуществляется по местным законам, а прокуратор лишь следит за тем, чтобы при этом не наносили вреда римскому народу. Вопрос этот отнюдь не мелкий, потому что в итоге казнили-то не кого-нибудь, а Христа.