Я выслушал Матвеенко со смешанным чувством с новой силой вспыхнувшей надежды и вместе с тем недоумения.
С одной стороны, мне представлялось маловероятным, чтобы крупный военный работник, генерал, мог без достаточных к тому оснований и соответствующих документов принять какого-нибудь случайного человека за известного всей стране журналиста, члена редколлегии "Правды", депутата Верховного Совета РСФСР и пр.
С другой - я не допускал мысли, что, находясь, на свободе, Миша не дал бы о себе знать".
Слух номер пять вскоре получил подтверждение. Борис Ефимов пишет:
"Тут получилось так, что в эти же дни одна знакомая журналистка собралась по командировке от своей редакции в Куйбышев. Я попросил ее выяснить на месте, насколько достоверны сведения о брате. Она вернулась в Москву с ошеломляющей информацией: во-первых, оказалось, что в редакции местной газеты "Волжская коммуна" уже давно знают о том, что знаменитый Михаил Кольцов находится в одной из воинских частей ПРИВО. Во-вторых, и это особенно важно, ей удалось встретиться и поговорить с неким подполковником Лукьяновым, командиром 2-го офицерского полка. Лукьянов, хотя и несколько туманно, подтвердил, что в его полку, в 5-м батальоне, служит старший лейтенант Кольцов. И даже спросил при этом: "А правда, что художник Борис Ефимов из "Красной звезды" его родной брат?"
У меня почти не оставалось сомнений. Однако молчание Миши представлялось непонятным, и я решил еще раз проверить факты".
История со слухом номер пять имела совершенно неожиданное продолжение. Борис Ефимов отправил в штаб ПРИВО фототелеграмму непосредственно подполковнику Лукьянову с просьбой прояснить судьбу старшего лейтенанта Кольцова. Ответ, подписанный начальником экспедиции штаба округа старшим лейтенантом А. Капелиной, был лаконичен: ни подполковника Лукьянова, ни старшего лейтенанта Кольцова в списках военнослужащих Приволжского округа нет.
"Нетрудно себе представить мое ошеломление, - пишет Б. Ефимов. - Как так? Что это значит? Что за наваждение? Неужели и рассказ Матвеенко, и разговор с "подполковником Лукьяновым" - все это плоды воображения или недоразумения? Непостижимо!"
И тогда Б. Ефимов решился еще на один шаг. Он попросил ответственного редактора газеты "Красная звезда" генерал-майора Н. Таленского сделать запрос по своим каналам. Ответ поступил еще более лаконичный: в ПРИВО 2-го офицерского полка нет. Борис Ефимов подвел было итоги:
"Странную историю со "старшим лейтенантом Кольцовым" можно было, по-видимому, считать исчерпанной. Однако я ошибся - она получила свое не менее странное продолжение спустя почти три десятилетия. В январе 1972 года я получил следующее письмо:
"Художнику Б. Ефимову. Москва, газета "Известия".
На днях в одной старой газете я прочел статью о жизни и литературно-общественной деятельности М. Е. Кольцова. В связи с этим вспомнилось прошлое.
В годы войны, будучи на военной службе, в политуправлении Приволжского военного округа (Куйбышев), я ознакомился с фототекстом Вашего письма, в котором Вы запрашивали о службе Вашего брата Михаила Кольцова, что меня очень тогда заинтересовало, но в тот год я счел нецелесообразно Вас беспокоить.
В день моего дежурства в приемной начальника ПУ ПРИВО мне позвонили и сказали, чтобы я заказал пропуск М. Кольцову. Исполнив это, я стал ожидать прихода известного человека.
Хочется спросить, служил ли в частях Приволжского военного округа (г. Кинель) Ваш брат?
Извините за беспокойство. С уважением Н. Л. Иванов.
Воронеж, улица Комиссаржевской, д.1, кв. 65. Иванов Николай Лукич, инженер-майор в отставке.
3 января 1972 года".
Ефимов сразу же связался с Николаем Лукичем, интересуясь, видел ли он лично Кольцова и какое впечатление на него Михаил Ефимович произвел. Иванов ответил, что его поразило несоответствие внешности Михаила Кольцова, пришедшего к начальнику политуправления округа, с довоенными фотографиями этого человека, печатавшимися в газетах и журналах. Невозможно, чтобы даже годы и пережитое так изменили внешний вид известного журналиста, отметил Иванов.
Кстати, на сайте "Подвиг народа" я обнаружил фамилию Н. Л. Иванова. Он действительно служил в ПРИВО и в 1945 г. награждался медалью "За победу над Германией".
Если не считать вот этого неожиданного послевоенного постскриптума, пятый слух о Михаиле Кольцове заглох еще в 1944 году. А в декабре 1954 г. Михаила Ефимовича реабилитировали посмертно. Пришедшему на прием Борису Ефимову новый хозяин кабинета председателя Военной коллегии Верховного суда СССР генерал-лейтенант юстиции А. Чепцов показал две толстенные папки с делом Кольцова и сказал:
"-Должен вам сообщить... Одним словом... Вашего брата нет в живых. С тридцать девятого года". Процитирую еще один абзац из статьи Б. Ефимова:
"Некоторое время я не мог вымолвить ни слова. Я молча смотрел на Чепцова, а он на меня. В эти секунды в моей голове с какой-то непостижимой быстротой проносились все доходившие до меня за минувшие годы вести о Кольцове. С особой четкостью всплыл в памяти рассказ художника Храпковского о встрече с братом. Я спросил тогда Храпковского: "А как выглядел Михаил Ефимыч? Во что был одет?" Храпковский ответил: "О чем вы говорите... Во что одет... В помещении, где мы находились, - какой-то барак - была дикая жара, духота невыносимая, битком набито людьми. Все обливались потом, грязные, полуголые... Михаил Ефимыч сказал мне: "Если увидите Борю, передайте... Передайте, что вот, встретили меня. Что я жив. Держусь. Может, еще увидимся. Хотя... все может быть..." "Что же, - вертелось у меня в голове, - Храпковский все это выдумал? Зачем? А это был, по его словам, июль сорок второго года. Шла война. При чем же тут тридцать девятый год? И зачем бы понадобилось так спешно расстрелять только что отличившегося "дона Мигеля", которого, как сказал тогда К. Е. Ворошилов, "ценят, любят, доверяют"? Инсценировать вплоть до февраля сорокового года прием денежных передач в "Помещении ? 1"? Зачем? Чтобы обмануть меня? Зачем? Нет, тут что-то не так".
С автором невозможно не согласиться: что-то не так во всей этой истории. Сначала Михаил Кольцов выполняет в европейских странах (не только в Испании) какие-то ответственные задания. Какие именно - не раскрыто до сих пор. Потом его неожиданно арестовывают уже в то время, когда большой террор фактически прекратился. В обвинении - какой-то сумбур : шпионаж, антисоветская деятельность, контрреволюционная троцкистская деятельность... Написать-то можно много чего, как известно, бумага все стерпит, только что из этого соответствовало действительности, а что нет? Соответствовало ли хоть что-то? Наверное, дело обстояло так. Когда Кольцов был нужен, его всячески поощряли и восхваляли. Когда перестал быть нужным - отправили к расстрельной стенке. Что же изменилось? Обстановка. Опять же, могу только высказать свое предположение. Кольцов был пламенным антифашистом, а тут как раз с этими самыми фашистами союз затеялся. Может, он где-то высказался по этому поводу, не понял стратегического замысла тов. Сталина.
И гибель, и "воскрешение" Кольцова изобилуют тайнами. Годом смерти журналиста председатель Военной коллегии генерал Чепцов называет 1939, хотя сегодня точно известно, что арестованного автора "Испанского дневника" расстреляли 2 февраля 1940. Точно? Почему тогда генерал Чепцов настаивал на тридцать девятом годе?