Их дальнейшая (уже "кремлевская") судьба - еще одно свидетельство их индивидуальных различий: оба вызваны в Москву, вошли в Политбюро, Алиев стал первым замом премьера, а Шеварнадзе министром иностранных дел, но в то время, как последний по сей день удерживается на своем посту, первого давно заставили уйти на пенсию.
На посту руководителя коммунистов Грузии Шеварднадзе повел борьбу с коррупцией еще с большим размахом и бескомпромиссностью. Он сменил снизу доверху чуть ли не всех должностных лиц и заполнил грузинские тюрьмы бывшими сановниками и подпольными капиталистами. Его борьба, однако, вызвала сопротивление в самых разных кругах грузинского общества. Ведь именно экономическая помощь государства способствовала расцвету частной инициативы и подпольного капитализма, по сути восполняя здесь пробелы централизованной экономики.
Сопротивление его полицейско-бюрократическим мерам обрело национальную окраску, когда Шеварднадзе, будучи принципиальным интернационалистом, попытался заменить грузинский язык - в качестве государственного в республике - русским. Мотивировал он это тем, что русский язык для народов СССР - все равно, что английский для остального человечества. И еще больнее уязвил он национальное самолюбие, когда в Москве с трибуны партийного съезда заявил, что для Грузии солнце всходит не на Востоке, как для всего мира, а на Севере - из России.
Уязвленные всем этим грузины решили расправиться с Шеварнадзе физически. Однако его личный шофер, которому грузинская мафия поручила "спасти Грузию" от предателя, в последний момент пустил пулю не в Шеварднадзе, а в себя. В другой раз не сработала самодельная бомба в здании грузинского ЦК, третий раз - Тбилиский театр оперы и балета имени Палиашвили загорелся за несколько часов до приезда туда партийной элиты во главе с Шеварднадзе на празднование годовщины победы над Германией - и полыхал целые сутки. Когда мы, несколько месяцев спустя, приехали в Тбилиси нам показали обгорелый остов этого театра как символ национальной ненависти к отступнику.
Из попыток Шеварднадзе "прочистить капиталистический свинарник республики" (его собственное выражение) отметим одно пустяковое дело, которое, однако, накрепко застопорилось, несмотря на все усилия Шеварднадзе. Это было тем более странно, что с помощью Андропова ему удавалось уличить преступников, которым покровительствовал лично Брежнев, вылавливая их прямо из кремлевских приемных, где они дожидались своих влиятельных патронов.
В данном же случае речь шла не о Москве, а о ничтожном, с точки зрения Шеварднадзе, Ставрополе.
Напуганные размахом борьбы Шеварднадзе с коррупцией, несколько частных предприятий, изготовляющие ювелирные украшения, кольца, цепочки, изделия из мельхиора, а также несколько ресторанов-шашлычных, цехов по производству фруктовых соков в срочном порядке перебазировалась в соседний Ставропольский край, где под государственными вывесками продолжали успешно развивать "теневую экономику". Однако их процветание по другую сторону Кавказского хребта оказалось под угрозой, когда Шеварднадзе, с помощью московского КГБ и его ставропольского филиала, настиг грузинских дельцов на "месте преступления". Оставалось только затребовать от ставропольской прокуратуры экстрадиции преступников, то есть выдачи их обратно в Грузию. Шеварднадзе считал дело решенным и потому был ошарашен, получив твердый отказ Горбачева.
Непохоже, чтобы причина этого горбачевского упорства крылась в желании уже тогда ввести, хотя бы в пределах Ставропольского края, капиталистические элементы в социалистическую структуру.
"Доброта" и одновременно неуступчивость Горбачева могла иметь только одно объяснение. Насколько известно, Шеварднадзе позвонил из Тбилиси Горбачеву в Ставрополь и пригрозил ему, что в случае дальнейшего сопротивления пожалуется в Москву. Со свойственной ему грубоватой деликатностью Шеварднадзе сказал Горбачеву: "Слушай, я навожу у себя в доме порядок, а ты мешаешь мне. Подумай кто ты и кто я. Не стой у меня на дороге. Предупреждаю последний раз - у меня в Москве рука. Ты выиграешь их этого пару тысяч, а потеряешь все.". Однако, к великому изумлению Шеварнадзе, Горбачев отстоял грузинских дельцов. Крайкомовский секретарь, которого Шеварднадзе склонен был считать по рангу ниже руководителя любой из 15 советских республик, оказался на самом деле могущественнее и влиятельнее его, даже там где речь шла о нарушении закона.
Московская "рука" Горбачева была сильнее московской "руки" Шеварднадзе, хотя в обоих случаях это была одна и та же рука председатель КГБ Юрий Андропов. Просто из двух протеже он более всего ценил своего земляка, у которого к тому же, в отличие от грузина Шеварднадзе, была реальная и близкая перспектива попасть в Кремль.
Так состоялось первое близкое знакомство двух подопечных Андропова оно началось с конфликта, который однако, не помешал Шеварднадзе, уже в горбачевскую эпоху, оказаться в Кремле, где он, несмотря на полное отсутствие дипломатического опыта, сменил на посту министра иностранных дел престарелого Андрея Громыко - первый в русской истории полицейский генерал на этой должности.
Такую "объективность" генсека Горбачева в подборе ближайших кадров можно объяснить только тем, что отнюдь не только из его людей создается высшая советская элита, что действуют там и другие силы.