— Ведро кинешь вниз. Вода глубоко — пока не наклонишься, не разглядишь…
Борис внимательно слушал, кивал, запоминал. Память у него была хорошая.
— Ну, иди-иди, что ли… — Бабушка вручила ему вёдра, подтолкнула к тропке. — Не тяни время-то.
Видимо, вода была ей очень нужна…
Колодец стоял у дороги.
Боря поднял крышку, осторожно заглянул внутрь. Как и предупреждала бабушка, воду там было не разглядеть. Он снял тяжёлую бадью с гвоздя, кинул её вниз — и едва успел уклониться от кованой ручки ворота — она, раскручиваясь, вполне могла своим краем проломить череп.
Бадья звонко шлёпнулась в воду, а ворот всё вертелся и грохотал — Боря попытался его поймать, но получил удар по пальцам и отдёрнул руку.
Наконец, сбегающая цепь остановилась. Боря выждал минуту, потом начал поднимать бадью. Когда она закачалась вровень с полкой колодца, он увидел, что воды в ней чуть — на дне. Бабушка предупреждала его об этом и говорила, как нужно делать: взять за цепь, подрыгать её из стороны в сторону, подёргать, пока бадья не начнёт наполняться водой.
Он взялся за холодную ручку обеими руками, стал медленно её поворачивать, уже не рискуя отпускать. Когда бадья вновь дошла до воды, перегнулся через рубленую полку, заглянул в тёмный сруб, ухватил цепь, начал дёргать, раскачивать её.
Он всё ниже и ниже перегибался через край колодца.
Ноги его скользили на мокрой свежей глине.
А сбитая из досок крышка всё заметней подрагивала, словно готовящаяся захлопнуться западня…
Гриша Ерохин, хоть и был пьяненький, но пришёл вовремя. Он твёрдым как дерево пальцем постучал по дребезжащему стеклу. Маргарита выглянула в окошко, кивнула — «жди!» — и только минут через пять вышла на крыльцо, держа в руке ковшик с длинной ручкой.
— Баню я затопила уже, — сказала она Грише. — Ты только дров подкинь и щеколду на двери поправь — она вот-вот отвалится. Если будет темно, зажги лампу. — Она протянула ему ковшик, стараясь не потревожить содержимое. — Вот керосин. Заправишь, если надо.
Гриша кивнул.
— А где внук-то?
— За водой отправила.
— Так, может, и не потребуется сегодня банька-то?
— Ты иди, делай, как договорено. А остальное — моя забота.
Гриша пожал плечами и направился к оврагу. Маргарита проводила его взглядом, повернулась, чтобы воротиться в избу, но тут из-за угла соседского дома вышел, покачиваясь, внучок Боря с вёдрами в руках. По его шее текла кровь, на лбу и щеке пламенели ссадины. Бабушка Маргарита всплеснула руками, бросилась к помощнику, отобрала у него вёдра:
— Что случилось?!
— Я чуть в колодец не упал. Крышка свалилась.
Бабушка Маргарита заохала, запричитала; поставила вёдра с водой на траву, ощупала раны.
— Больно? Как же ты так неосторожно?! Ну, ничего-ничего. До свадьбы заживёт. Царапины одни. Хорошо хоть вниз не свалился. Утоп бы!
— Я больше к колодцу не пойду, — сказал Боря.
— А и не надо! И так сегодня сколько дел приделал, помощник мой. Отдыхай! Банька почти готова. Ты пока ляг в палисаднике, позагорай. Я там как раз одеяло ватное постелила прожарить.
Бабушка едва ли не силой отвела Борю в загородку, где росли ирга и туя, уложила внука на красное одеяло, горячее от солнца, сбегала за книжкой и сахарными пряниками, обработала царапины зелёнкой из старых запасов, к большой ссадине на шее заставила приложить лист подорожника. И, уверившись, что с внуком всё в порядке, ушла смотреть, как идут дела у Гриши Ерохина.
Гриша со щеколдой долго возиться не стал, подвигал её туда-сюда, подкрутил, махнул рукой, сказал вслух:
— И так сойдёт.
Он подобрал кусок проволоки, валяющийся на листе железа, прибитом к полу перед топкой, повесил на дверную ручку. Подкинул в печку дров, разулся в предбаннике, зашёл в саму баню — выметенную и вымытую — там уже было жарко, вода в котле вот-вот должна была закипеть.
Он снял с крючка лампу, чтобы долить в неё керосина, но она уже была полная. Тогда он поставил ковшик на лавку и забыл о нём. Замочил в тазу подготовленный Маргаритой веник. Увидел искорку на шелушащемся окалиной боку печи, подошёл ближе, ковырнул гвоздиком, легко проткнул выгоревший металл и покачал головой:
— Надо менять печку-то.
Его мучила жажда. Он хотел хлебнуть воды из кадушки, но заметил около неё ковшик, похожий на тот, в котором принёс сюда керосин. Поднял посудину, принюхался — в ковшике был квас — такой квас только Божий Одуванчик умела делать — одна на весь белый свет. Он не удержался, глотнул пару раз. Потом, решив, что прегрешение скрыть всё равно не получится, допил остаток, крякнул, вытер губы рукавом.