Дождь унялся, моросил уныло. Выглянувшая на улицу бабушка назвала его морготным. Попеняла, что дорога может раскиснуть, и автолавка тогда приедет лишь на следующей неделе. А хлеба уже нет, одни сухари остались, и сахар последний, и заварка вот-вот кончится…
Она говорила отстранённо, думая совсем о другом, но словно желая ворчанием своим успокоить и себя, и внука.
После запоздалого обеда они играли в карты. Бабушка пыталась шутить, а Вовка пытался улыбаться. Несколько раз хотел он спросить, кто же заперт в тёмном подполье. Но не решался.
И когда загремел над головой будильник, Вовка вздрогнул так, что выронил карты из рук. Они рассыпались по одеялу вверх картинками, бабушка внимательно на них посмотрела, покачала головой и велела внуку собираться.
Вовка одевался и думал, что, наверное, так же послушно и тихо одевались те люди из кино, которых потом фашисты сожгли в сарае.
Собрание завершилось быстро, но совсем не так, как думали старики…
Из слепого дома Анны Сергеевны вышли те самые люди, что били Вовкину бабушку. Один — пошире, с ружьём висящим поперёк груди — спустился к построившимся старикам. Другой — повыше, с коротким автоматом под мышкой — остался на крыльце. У них обоих были колючие глаза, тяжёлые подбородки и косые тонкие рты. Но Вовка не смотрел на их лица. Он смотрел на оружие.
Сыпал дождь и было довольно зябко. Старики стояли понурые, глядели в землю, не шевелились. Даже Дима-дурачок, опухший от побоев, окривевший, стоял смирно, навытяжку, лишь щёки надул…
Человек с ружьём прошёлся вдоль строя, выплюнул изжёванный чинарик, обернулся к товарищу, кивнул:
— Все.
— Грызуна уцепи, — сказал тот, что стоял на крыльце. И человек с ружьём взял Вовку за плечо, выдернул из строя, перехватил за шиворот.
Бабушка Варвара всплеснула руками. Дед Семён подался вперёд.
— Стой! — вздёрнулся автоматный ствол. — Тихо! Ничего с ним не будет. Перекантуется с нами, только ума наберётся…
Вовку затолкали на крыльцо, пихнули в дверной проём, поволокли по тёмному коридору.
— А теперь по хатам! — надрывался на улице сиплый голос. — Всё, я сказал! Короче!..
Его не тронули; толкнули в угол, где, сложив руки на коленях, сидела бабушка Анна, — и оставили в покое, даже не сказали ничего.
В комнате было сильно накурено — тусклая лампочка словно в тумане тонула. Иконы в красном углу лежали вниз ликами — будто кланялись. На круглом, застеленном скатертью столе громоздилась грязная посуда. На подоконнике чадила керосинка, и булькало в закопчённой кастрюле вязкое тёмное варево.
— Всё хорошо, Вова, — негромко сказала бабушка Анна. — Ты ничего не бойся, только не ходи никуда, а если чего-то надо, разрешения спроси…
Чужаки занимались своими делами. Один спал на лавке у печи. Два других, сидя на кровати, играли в карты — точно так, как совсем недавно играл с бабушкой Вовка. Человек с ружьём, сев на пол, принялся точить бруском нож-финку — и от сухого зловещего шарканья у Вовки закружилась голова, и мурашки побежали по спине.
— Я боюсь, — прошептал он.
— Ничего, ничего, — бабушка Анна пригладила его волосы. — Всё будет хорошо, Вова. Всё будет хорошо…
Поздним вечером все чужаки собрались вокруг стола. Бабушка Анна принесла им котелок с варёной картошкой, блюдо малосольных огурцов и пяток яиц.
— Негусто, — буркнул один из незваных гостей.
— Так подъели уже всё, — спокойно сказала она.
Вовка к этому времени уже залез на печку. Его мутило, сильно болела голова, но он крепился, и боялся лишь, что болезнь, о которой он стал забывать в деревне, теперь вернётся и убьёт его.
Печь у Анны Сергеевны была куда шире, чем бабушкина. Значительную часть, правда, занимал бестолковый железный ящик, но и оставшегося места с лихвой хватило бы на трёх взрослых мужиков. А вот потолок располагался слишком низко — Вовка даже сесть толком не мог. Случись ночью шум — вскочишь, дёрнешься, обязательно лоб расшибёшь. Или затылок.
Вовка перевернулся на бок, подтянул колени к животу, заскулил тихо.
Внизу чавкали чужаки, прихлёбывали что-то, о чём-то переговаривались, шептали, шипели будто змеи. Вовка сейчас и представлял их змеями — большими, толстыми, свившимися в кольца, — точно такого змея потыкал копьём всадник на одной бабушкиной иконе.
— Не спишь ещё, Вова? — спросила Анна Сергеевна, пристав на ступеньку лесенки.
— Нет.
— Иди сюда… Слушай внимательно… — Она говорила едва слышно, на самое ухо. Осекалась, оборачивалась, осматривалась. И продолжала: — Мы с тобой сегодня ночью заберёмся вон в тот ящик. Тихонько — чтоб нас никто не услышал. Сможешь?.. Хорошо… Тут будет шумно, но ты не пугайся. Нас в ящике никто не тронет. Не достанет… А потом всё кончится. Всё хорошо кончится… И быстро… Главное — забраться в ящик… Но пока его не касайся… Кивни, если понял… Ну, вот и ладно…