Бесконечно долго лежали они в железном гробу и слушали страшные звуки. Отнялись ноги и руки, железные рёбра больно врезались в рёбра живые, от тяжёлого запаха кругом шла голова, и комом сжимался желудок.
Потом заскрипели выдираемые гвозди, застучали топоры — и в избу хлынул серый утренний свет.
— Здесь он, вижу! Быстрей, пока его светом оглушило!
— Не волнуйся, Семён! Теперь он никуда не денется. Обожрался, как пиявка.
Голоса заглохли, но через несколько секунд толпой ввалились в дом:
— Лёшка! Сетку сюда давай! Варвара, куда ты прёшь! Рядом, вровень держись! Ухватом на шею, так, ага! Лизавета, мать твою! Ногу ему держи, сколько я вам объяснять должен! И зеркалом, зеркалом! На свет его! Бабы, зеркалом светите! А вы щитом двигайте! Вот так!
— Не уйдёт, голубчик! Отяжелел!
— Говорю, светом его оглушило!
— Да он днём всегда такой снулый.
— Хватит вам! Петли лучше давайте!
— Госпади! Как же он их ухайдакал!
— Вовка! Анна! Вы там живы?
Грохот по железу.
— Живы!
— Ну, слава Богу. Выбирайтесь из свово танка…
Через комнату Вовку вели, закрыв ему глаза ладонями. Он чувствовал под ногами скользкое и чавкое, и знал, что это такое.
Бабушка Варвара Степановна встретила внука на улице, бросилась к нему, присела, обняла крепко:
— Как ты, Вовушка?
Он отстранился и долго смотрел ей в лицо, видя, как темнеют, наливаясь страхом её глаза. Ответил, когда страху сделалось так много, что смотреть на него стало невыносимо:
— Они меня не трогали.
— А я так испугалась! Не знала, что и делать. Мы уж думали, но вот так вот всё и вышло… — Она заплакала — это страх слезами уходил из её глаз. — Прости меня, Вовушка… Извини уж… Так вот вышло…
— Ба, — серьёзно сказал Вовка. — А кто это был?
— Бандиты, Вова… Очень плохие люди…
— Нет, я про этого… — Он вытянул руку. — Ну, который у тебя в подполье живёт…
— Упырь это, Вова… — обернувшись, сказала бабушка. — Упырь наш…
Упыря вели всемером, привязав его к длинным крепким шестам. Он был с ног до головы перемазан кровью, кожа висела на нём жирными складками, короткие ноги с большими ступнями вырывали из земли клочья дёрна, лысая шишковатая голова подрагивала, и даже со спины было видно, как безостановочно шевелятся огромные челюсти. Упыря мотало из стороны в стороны, он качался, как поплавок на воде. И семеро людей мотались вместе с ним.
— Не смотри на него, Вовушка. А то сниться будет.
— Он не страшный, ба… Мне там было страшно, а теперь нет.
— Ну, вот и хорошо… Вот и ладно…
Они отошли в сторону и сели на пень давно спиленной ветлы, повернув лица к затянутому дымкой солнцу и полной грудью вдыхая свежий воздух.
— А может и не упырь, — сказала бабушка. — Это мы его так прозвали, а пёс его знает, кто он такой… Только ты Вова, никому про него не рассказывай, ладно?
— Ладно, — легко пообещал Вовка. — А откуда он у тебя, ба?
— Так он всегда у нас жил. Сколько себя помню… Вернее, не жил. Его ж убить нельзя, значит он и не живёт… — Бабушка вздохнула. — Он полезный, только надо знать, как подступиться, и привычка нужна. Мы в войну пахали даже на нём. А как фашисты здесь объявились, так троих однажды… Вот как сегодня… Ещё крыс и мышей от него не бывает. И тараканы переводятся. И болезни все проходят, кто с ним рядом. Я ведь потому твою мать и уговаривала так долго… Чтоб она тебя ко мне… Мы ж потому знахарками да колдунами и слывём. И живём долго, не болеем… Упыриная сила лечит. Только вот от беды она не бережёт… — Бабушка посмотрела на серьёзного внука, взъерошила ему волосы, вспомнила обоих своих мужей, шофёра Гришу, да агронома Ивана Сергеевича, и слёзы сами навернулись на глаза. — Не бережёт, Вовушка, и счастья не приносит… — Голос её дрогнул, и она закашлялась, а потом долго сморкалась в рукав и вытирала слёзы, и всё смотрела высоко в небо, и надеялась, что на неё сейчас тоже кто-то смотрит оттуда, внимательный, всё понимающий и всепрощающий.
А почему бы и нет: раз есть на земле упыри, значит и ангелы где-то должны быть…
Почему бы и нет…
Чёрный кобель Жук
Фёдор Иванович плёл себе гроб.
Он любил сообщать это новым людям, коих в Оленине появлялось немного, — и веселился по-детски, видя их недоверие.
— Сам, вот этими вот руками! — Он показывал заскорузлые ладони. — Из ивовой лозы, вымоченной, обшкуренной — всё как положено. Точно, как отец меня учил. Как дед. Мы, Фомичёвы, испокон веку лозу плели. Всё, что есть у нас, — всё из лозы сделано. Совершенно всё!..