— Не запирайтесь! — велел он и спрыгнул с крыльца на раскисшую землю, посыпанную угольной крошкой. Три секунды стоял он неподвижно, таращась в шевелящуюся мглу, пронизанную острыми тенями, подсвеченную заревом. Он никак не мог разобрать, что происходит на тропе. Ему казалось, что там творится нечто страшное — страшное настолько, что он не мог в это поверить, и думал, что зрение обманывает его. А потом у него за спиной вспыхнул яркий электрический свет — это Димка наконец-то ввернул в распределительный щиток пробки. Иван подался вперёд, всего-то три шага сделал и увидел, разглядел…
— Да они же пьяные вусмерть! — истошно заорал Серёга. — Они же не соображают ничего! — Он заругался матом, застучал кулаком в дверь. — Назад! Назад давай! Скорее! К тебе идут!
Мокрая тёмная фигура медленно и неуклюже выбиралась на четвереньках из-под крыльца. Другой недобрый гость, подволакивая левую ногу, выступил на освещённое место из-за угла барака. А за ним ещё один — однорукий, хромой, страшный, под два метра ростом. Сдвинулась с места и парочка, что топталась у кочегарки.
Иван, стараясь сохранить самообладание, повернулся лицом к свету. И почти наткнулся на невысокого крепыша, вывалившегося на тропу из самой середины рябинового куста. Крепыш был практически голый; лицо его походило на каравай хлеба: плоское, чёрное, запёкшееся до корки — ни губ, ни носа, ни щёк. Иван не успел ничего понять, а его тело уже действовало — цуки в корпус, уход в сторону, маваши с проносом — точно, как учил в подвальном спортзале сенсей Ермек по прозвищу «Червонец». Удары получились могучие, пришлись точно, куда нужно, — противник даже не пытался защищаться, стоял, как макивара. Обычный человек после таких плюх не поднялся бы. Но крепыш даже не упал; его повело в сторону, но на ногах он каким-то чудом удержался, и Иван невольно вспомнил байки про загадочный китайский «стиль пьяницы».
Проскочив мимо дезориентированного крепыша, Иван походя пнул его приятеля, выползшего из-под крыльца, и, перескочив разом через все ступени, буквально влетел в дверь — Серёга еле успел увернуться.
— Они там Борисыча жрут! — выкрикнул Иван, и его затрясло.
Дальше всё было как в кошмарном сне: дёргалась запертая и заблокированная массивным столом дверь, со звоном бились мокрые стёкла, чёрные от грязи и крови руки лезли в окна, скрюченные пальцы царапали некрашеные рамы, срывая ногти, оставляя на торчащих осколках куски кожи и мяса. Время потеряло определённость — минуты могли пролететь как мгновения, а могли, истончившись, растянуться и сделаться длинней часа. Чёрные фигуры бродили у стен барака, задирали вверх жуткие опухшие лица, тщились залезть в окна и хрипели, и сопели, и скрежетали зубами.
— Они не пьяные, — бормотал забившийся в угол Вовка Дёмин. — Они не похожи на пьяных. Это что-то другое.
— Они его жрали, я видел, — раз за разом повторял Иван Панин. — Рвали его, словно собаки. Он шевелился ещё, а они его грызли.
— Это те самые, — бездумно твердил Серёга. — Те — с танцев. Это они за нами на тракторе гнались. Я их узнал.
Дождь хлестал в разбитые окна, заливая пол. Холодный ветер свободно гулял по комнатам. Перепуганные девчонки не отходили от парней, но парни и сами страшно боялись одиночества, а потому держались вместе. Им нужно было сейчас обойти все помещения барака, проверить, не забрался ли кто в дом; им надо было разделиться, чтобы контролировать все окна во всех комнатах. Но они метались между кухней и верандой только лишь потому, что здесь ярко горел свет.
Неудивительно, что они не заметили, как в доме появился ещё один человек. Он тихо вполз через окно девчоночьей комнаты, пустой, стылой и тёмной. Прокрался к двери и долго стоял возле неё, то ли обдумывая что-то, то ли к чему-то прислушиваясь. Он вышел из тени, когда никто не смотрел в его сторону. И когда его заметили, он уже находился в двух шагах от тесной компании. Никто ничего не мог сделать. И даже пытаться не стоило — у человека было при себе ружьё.
— Они все мёртвые, — громко объявил он. И, сунув воронёный ствол в разбитое окно, выстрелил в цепляющегося за подоконник голого крепыша.
Иван Панин видел, как кулак свинцовой картечи размозжил круглое, похожее на каравай лицо.
Да, это было мерзкое, отвратительное зрелище. Но Ивану оно доставило удовольствие.
Отложив двустволку, гость скинул с плеч мокрый армейский плащ, сдёрнул с головы отсыревший картуз и ладонью вытер морщинистое лицо.
— Ну что, студентики? — сказал он, ехидно улыбаясь. — Ничего странного не видели?