Наташка вдруг вспомнила, что вот так же — погружаясь в шевелящуюся тьму под грохот электрических разрядов — работала машина времени в каком-то старом фантастическом фильме, который она видела однажды по телевизору. Ей стало жутко.
Очередная вспышка молнии на миг высветила размытую дорогу. Наташка взвизгнула: ей показалось, что на обочине, прислонившись к призрачно-белой берёзе, стоит огромное, фигурой похожее на человека чудище и размеренно, словно машина, машет рукой трактору.
Вцепившаяся в руль баба Маша быстро глянула на девчонку, крикнула, широко разевая неровный беззубый рот:
— Ты не бойся! Это Иван Иванович с нами здоровается! — Её морщинистое лицо, подсвеченное снизу тусклым светом приборной доски, казалось уродливым и мёртвым, словно резиновая маска.
Наташка зажмурилась, запищала и тихо поползла вниз, на холодное дно кабины.
Остальное было как во сне: непонятная суматоха, шум, темнота, чьи-то руки, ласковые голоса:
— Экая красавица… Конфету-то ты ей сразу дала?
— Да.
— Когда подействовала?
— Недавно, должно быть.
— Голову, голову ей придержи… Пей, милая, пей…
Что-то сладкое и пахучее лилось в горло, текло на подбородок.
— Ты глотай, милая… А теперь вставай… И пошли, пошли… Держись за меня… И-и, раз ножкой… И-и, два другой…
Её поддерживали с двух сторон, ей помогали шагать. Она была как пьяная — мысли путались, ноги заплетались, перед глазами всё плыло, качалось, дрожало — и это было очень смешно.
— Улыбается, красавица… Вот и правильно. Посмейся, посмейся…
Её привели в тёплое и светлое место. Раздели. Заставили сесть.
— Ручку, ручку подними… Теперь ножку давай сюда… Вот, хорошо. Вот, умница…
На неё лили горячую воду, её окунали, оттирали, намыливали. Потом её завернули в нечто большое и мягкое, сунули в рот что-то вкусное и рассыпчатое.
Ей хотелось спать.
Но чужие руки неустанно тормошили её, а добрые голоса всё что-то от неё требовали:
— Жуй… Одевайся… Пей… Встань… Ляг…
Потом она долго куда-то падала и слушала, слушала, слушала дурманящий ласковый голос:
— Невеста… Ну чистая невеста…
К утру буря стихла.
Накинув на плечи мужнину фуфайку, баба Маша вышла посмотреть на липу. Несколько раз обошла она колодец и поваленное дерево, а потом заметила в траве у корней два слабеньких ростка с листьями-сердечками. И на душе разом потеплело.
— Вот как славно-то! Теперь уж Иван Иванович о вас позаботиться, не даст пропасть…
Натужно проскрипели ворота соседского двора — Любаша выпускала кур. Баба Маша направилась к ней, крикнула издалека, едва миновав ржавый остов комбайна:
— Не пора ли?
— Пора! — откликнулась соседка.
Утро выдалось чистое и звонкое — словно фужерное стекло. Солнце ещё только собиралось показать из-за деревьев выгнутый бордовый край, и по светящемуся небу будто слабый марганцовый раствор растёкся, обильно напитав рыхлую вату облаков. За околицей щедро считала чьи-то годы жизни кукушка, в огороде трещали налетевшие из леса сороки, а на дворе бабы Маши надрывно и неумело пробовал голос молодой петушок…
Они встретились у дровяного сарая: баба Люба вела Наташку под руку.
— Как она? — тихо спросила баба Маша.
— Хорошо…
Одетая в долгую белую рубаху Наташа едва переставляла ноги. Глаза с огромными зрачками словно мутной плёнкой были затянуты.
Баба Маша взяла девушку под локоть, прижала к себе.
— Пойдём, что ли? — неуверенно зачем-то спросила баба Люба.
— Пойдём…
Медленно шли они по росистой траве через тихую деревню: мимо кривенькой избы Васьки Лихачёва, мимо завалившихся хорóм Петра Петровича Варломеева, мимо крепкого ещё дома Федота Солдатенкова, мимо заросшего крапивой участка, где когда-то было хозяйство братьев Нефёдовых.
Шли к стоящей на пригорке сосне.
— А я тесто для оладий поставила, — тихо сказала баба Маша, крепко держа расслабленную руку девушки. — В аккурат к обеду напеку.
— А я пирогов с грибами на ужин думаю сделать.
— И молочко парное будет, и сметана.
— Варенья два дня назад наварила.
— Будет, что на стол поставить.
— Найдём…
Они взобрались на пригорок и остановились, осматриваясь. Близкий лес дышал туманом, зябко вздрагивал, сбрасывая с отяжелевших крон остатки ночного дождя и утреннюю росу.
— Ты попридержи её пока, — сказала баба Люба и, наклонившись, подняла с земли обрезок стальной трубы.
Баба Маши кивнула и, зайдя Наташе за спину, крепко её обняла.