В свою последнюю «экспедицию» Володька ракеты не взял, скрутил ящик с верхнего багажника, снял, освобождая место, будто предчувствуя, что пожива будет богатая.
В Росцыно, насколько он знал, уже лет пять никто не наведывался.
Точно по границе двух соседних областей протянулись широко болотистые торфяники с глубокими карьерами старых выработок. Езжих дорог там было две — одна огибала торфяники с запада, другая — с востока. Деревенька Росцыно располагалась точно между ними: что от одной дороги скакать двенадцать километров по бугристым лугам, что от другой — те же двенадцать через такие же дикие пустоши. Старые подъезды к деревне ещё можно было угадать по редким электрическим столбам, чёрным и покосившимся, по заросшим крапивой валам, по прогалам в кустах на месте бывшей колеи. Но с каждым годом приметы эти становились всё менее отчётливыми, и прочитать их мог лишь тот, кто бывал здесь прежде.
Володька на память не надеялся; он больше полагался на навигатор и старые, некоторые аж царских времён, карты. В Росцыно за всю свою жизнь он наведывался лишь несколько раз и всё в одно лето. Было это очень давно, когда он числился в совхозе учеником механизатора и на тарахтящем Т-40А раз в неделю отвозил студентам-стройотрядовцам флягу с молоком, половину бараньей туши, двадцать буханок хлеба и четыре блока сигарет «Шипка» или «Ту-134». Всё остальное стройотрядовцы добывали на окрестных полях и у местных жителей. Саму деревню Володька помнил смутно. В память врезался только один дом, стоящий как раз на въезде. Был он построен, видимо, каким-то местным маргиналом, и фасад его смотрел не внутрь деревни, как принято, а наружу. Да и стоял дом отдельно от всего посада — словно отвернулся от соседей, поворотился к ним задом, крепко на что-то обидевшись. Большой дом, заметный. Володька однажды поинтересовался, кто там живёт, но внятного ответа не получил.
Теперь у него была возможность это выяснить.
Володька по опыту знал, что заброшенные дома могут многое рассказать о хозяевах. Особенно если дома эти стоят в стороне от больших дорог, вдалеке от крупных посёлков, недоступные для вандалов и любителей чужого имущества.
Себя Володька ни к вандалам, ни к воришкам не причислял, считая, что занимается благородным делом, сродственным науке археологии. Он даже шляпу купил себе как у Индианы Джонса, в ней и приходил в областные музеи, предлагая приобрести старые вещи. От музеев, кстати говоря, выгода получалась невеликая, разве только тешили самолюбие крохотные таблички с упоминанием его имени: вот этот, мол, крестьянский серп конца девятнадцатого века найден жителем села Мосейцево Владимиром Топоровым, и этот ухват тем же товарищем подарен, и ступа деревянная, и набор веретен, и сито, и коромысло… В музеи Володька отдавал требуху, какую не жалко. Для вещей посерьёзней у него имелись другие покупатели. Лари и сундуки сдавал он городским дизайнерам; они же десятками брали у него кринки и чугунки, керосиновые лампы и самовары, вязаные из лоскутов половики и фабричные гобелены с медведями, ходики с гирями, литые утюги, старые телевизоры и ламповые радиолы — всё это шло на оформление интерьеров ресторанчиков, гостиниц и загородных домов, благо мода на сельскую старину крепла год от года. Особый доход получал Володька с коллекционеров. Ёлочные игрушки, монеты, марки, открытки, колокольчики, куклы, календари, граммофонные пластинки — такое добро было ценней всего. Впрочем, нет — иконы, пожалуй, ценились выше. Но с иконами Володька осторожничал, продавал их только через проверенных людей, по одной, по две, и для каждой доски готовил подробную легенду: где её нашёл, или у кого купил, или на что выменял. Археология археологией, но шариться по чужим домам, пусть и давно брошенным, дело, на взгляд закона, неправильное и преступное. Так что лишнего внимания Володька не искал. А за иконами в государстве присмотр особый, это не марки какие-нибудь и не безобидные колокольчики. Стоит ли рисковать из-за нескольких тысяч, а пусть даже и десятков тысяч рублей?
Володька к деньгам не жадничал, не такое у него воспитание было. Да, зарабатывал неплохо, дом отгрохал, три «Нивы» держал, мог бы и нестарый Лэндкрузер, имейся такая надобность, купить. Но за барышом не гонялся, нет. Само всё как-то в руки приходило. Что дело, что правильные знакомства, что деньги.
Не в деньгах счастье-то — правильно сказано.
Вот и берёгся Володька. Икон сторонился; золота, если б оно вдруг попалось, наверное, не взял бы. Избы, у которых ещё могли объявиться хозяева, в которых ещё можно было углядеть признаки недавнего пребывания людей — дачников ли, охотников или рыбаков — Володька старался не обирать. Только в блокнотике делал себе пометочку: вот, мол, в Осташкове два прохудившихся дома ещё года три, наверное, простоят — и уходил восвояси до поры, до времени. Деревень-то пустых и мёртвых вон сколько! А другие ещё только вымирают, безлюдеют — годков через восемь и туда можно будет наведаться.