Из протокола дознания по делу Хохлича от 20 сентября 1902 года известно, что он, обладая немалым опытом в конспиративной работе, весьма умело транспортировал получаемую им из Львова нелегальную литературу, в чем ему помогал Степан Дроздов, тоже почтовый чиновник, работавший где-то в провинции. Они договорились, что нелегальные издания один из них вкладывает в последнюю минуту перед отправкой в почтовую сумку, а другой незаметно вынимает их после прибытия сумки на место. Хохлич был тесно связан с продавцом книжного магазина «Киевская старина» Василием Степаненко — близким знакомым Коцюбинского. Степаненко еще раньше, как служащий страховой конторы «Надежда», также получал нелегальную литературу, посылаемую на Украину из Львова при помощи Ольги Франко. Таким образом, связи отца были не случайными и имели свою длительную историю.
На допросе у начальника Черниговского жапдармского управления, куда Коцюбинского вызвали в качестве свидетеля по делу Хохлича, отец категорически отрицал знакомство с последним, о чем и записано в протоколе — допроса: «Бывшего чиновника Киевской почтовой конторы Константина Лукича Хохлича я совсем не знаю, впервые слышу эту фамилию. Никогда никаких денег ему не высылал, не переписывался… ни от г. Хохлича никаких посылок не получал, ни от имени Кириллова»[43]. У отца был уже достаточный опыт конспирации.
В оценке событий тех лет Коцюбинский проявлял политическую зрелость и зоркость. Горькой иронией наполнены его слова по поводу пресловутого царского манифеста 17 октября 1905 года. «У нас теперь в Чернигове стало немного тише, если считать тишиной «усиленную охрану», — пишет он в одном из писем. — Да, нас уже ничем не удивишь. Нам дали столько доказательств «действительной неприкосновенности личности», убивая детей штыком и саблей в день объявления манифеста, а затем в страшные дни контрреволюции (читай — разбоя), что теперешние аресты совсем невинных людей лишь еще лучшая иллюстрация к нашей… «свободе». И дальше: «…Посылаю Вам минифест 17 октября по-украински. Но на каком бы языке он ни был, все равно это бумажка — и только. Слова одни, а дела — другие…»
В письме к Франко от 22 ноября 1905 года отец пишет: «В воздухе пахнет реакцией, а значит, и порохом. Мы все полностью разуверились в искренности и добросовестности крючкотворного правительства, которое после манифеста 17-го отклоняется все больше вправо. У нас все надеются только на смертельный бой, в котором или поляжем, или победим. Близорукому оптимизму места нет».
Деятельность Коцюбинского не прекращается на всех этапах революции. Ольга Николаевна Пустосмехова вспоминает, с какими трудностями после спада революции организовывал Михаил Михайлович получение произведений Шевченко, Горького из-за границы. Газета «Искра» приходила в ее адрес, как более благонадежный по конспиративным соображениям. Она свидетельствует, что присылка «Искры» участилась после того, как были переданы через В. Г. Короленко Горькому средства, собранные в Чернигове для политэмигрантов. Жандармерия обеспокоилась столь активными действиями прогрессивных кругов Черниговщины и принялась за репрессии.
Под вечер одного осеннего дня отец и мать пришли домой очень взволнованные. Вуалетка на маминой шляпе была разорвана, а летнее пальто отца было в грязи и изодрано. С возмущением, перебивая друг друга, они рассказали, что в помещение статбюро, где проходило созванное по инициативе социал-демократической организации собрание статистиков, ворвались пьяные казаки и разогнали участников его нагайками.
Это было одно из «обычных» проявлений реакции, водворившейся в стране.
В своей общественной деятельности Коцюбинский использовал и некоторые легальные возможности. В этой связи прежде всего хочется упомянуть о его работе в «Просвите».
Членами совета черниговской «Просвиты», основанной в 1906 году, были Вера Иустиновна, М. Жук, А. Верзилов, Ф. Шкуркина-Левицкая, И. Шраг. Председательствовал там отец, как я уже упоминала, с 1906 по 1908 год. С трибуны «Просвиты» он призывал к борьбе с самодержавием и цензурными ограничениями, к расширению образования и развитию украинской культуры.
Пришли вести о плохом самочувствии Франко. «Ваше сообщение совсем огорчило меня, — пишет Коцюбинский Гнатюку в апреле 1908 года. — Хожу сам не свой, не найду себе места. Теперь, когда встала перед глазами возможность катастрофы, еще ярче вырисовался могучий образ Франко и его заслуги, еще более дорогим стал нам этот человек… Ведь Франко у нас не густо!..»
«Меня охватила не только жалость, а какой-то ужас, — пишет он дальше. — 35 лет напряженного труда и борьбы, целый век горестей, лишений, вражды, безумной траты сил, энергии, здоровья — и вот результаты — лежит разбитый, в нужде»[44].
Чтобы помочь Франко материально, Коцюбинский устраивает летом 1908 года среди сотрудников статбюро лотерею в пользу писателя. В том же году в «Просвите» состоялся вечер, посвященный Франко.
Коцюбинский начал подготовку к этому вечеру еще с осени 1907 года.
Писал реферат, готовил музыкальную программу. В письмах он советовался с Н. Лысенко о подборе вокальных номеров к концерту. Составив программу из романсов, написанных им на слова Франко, Лысенко прислал ее Михаилу Михайловичу. Отбирались также произведения Франко для художественного чтения. Хор семинаристов старательно разучивал песни. Мы под маминым руководством учили стихотворения Шевченко и Глибова, с которыми собирались выступать на этом вечере.
В то время общество «Просвита» помещалось на улице Николаевской (теперь Карла Либкнехта), в деревянном одноэтажном особняке Богдановой. В небольшом зале и четырех комнатах разместилась библиотека и проводились занятия кружков художественной самодеятельности.
Вся наша семья участвовала в этом вечере, который состоялся в марте 1908 года. Зал был убран с большим вкусом. На почетном месте против входа помещался портрет Ивана Яковлевича, украшенный старинными украинскими рушниками. Под ним на подставках декоративные цветы. В правом углу комнаты между дверью и окном пюпитр для докладчика; хор расположился полукругом под портретом.
В зале полно людей, преимущественно учителей, студентов, рабочих, учащихся. Настроение присутствующих — торжественное.
Мы, дети, в пышных украинских костюмах, сидели в первом ряду. Отец в парадном черном сюртуке, белом жилете и крахмальной манишке, с папкой в руках появился на сцене.
Занял место за пюпитром и низким, мягким голосом торжественно произнес:
— Шановні добродійки і добродії! Сьогодні я хочу познайомити вас з одним із найкращих українських письменників — з Іваном Франком.
Реферат трижды прерывался чтением отрывков из произведений писателя и пением. Вторая часть вечера началась исполнением стихов детьми и молодежью. В концерте выступали трое детей Михаила Михайловича.
Отец воспитал в нас любовь и уважение к писателю. С неизменным почтением упоминалось его имя в нашей семье.
По приглашению отца, как председателя «Просвиты», 27 февраля 1907 года в Чернигове был организован большой концерт с участием Лысенко. С композитором Коцюбинского связывали давние дружеские отношения и взаимное уважение. Еще в 1903 году в адресе, составленном к 25-летнему юбилею Лысенко, Коцюбинский писал:
«За песнею своей Вы вели нас, куда сами хотели. Вы настраивали струны сердец наших на высокий лад и теперь слышите всенародный аккорд, который звучит на Украине! Это для Вас…»
В нашей семье задолго готовились к встрече исполнительского коллектива, который возглавлял Лысенко. Среди прибывших были известный певец А. Мишуга, артистки Потоцкая и Сагуцкая. Артистки остановились у нас, им отвели гостиную. Чтобы украсить комнату, отец срезал чудесные красные кубинские цветы антуриума, выращенные мамой. Концерт состоялся в двусветном зале Дворянского собрания. Михаил Михайлович был главным его распорядителем.
На концерте присутствовало все наше семейство. Александр Мишуга спел ариозо Йонтека из оперы «Галька» Монюшко, романс на слова Т. Г. Шевченко «Мне все равно», музыка Лысенко. Потоцкая и Сагуцкая пели арип из опер Монюшко и Чайковского, а также украинские песни и романсы Лысенко. После концерта Николай Витальевич играл в нашей гостиной любимые мелодии отца: «Элегию», «Песню без слов» и «Вечный революционер».