Совет «Просвиты» часто заседал у нас дома. С этпми заседаниями связан один курьезный случай, произошедший с членом совета Аркадием Васильевичем Верзиловым, который, как я уже упоминала, был одновременно и председателем думы.
Идя вечером на заседание по неосвещенной Северянской улице, он скатился с пригорка возле нашей усадьбы, ушибся и испачкал пальто в непролазной грязи. Худа без добра, как говорится, не бывает. Происшествие это способствовало тому, что неподалеку от нашего дома вскоре был установлен дуговой фонарь, улицу замостили. На протяжении почти десяти лет отец тщетно добивался приведения улицы в порядок. А тут на тебе, сразу подействовало. «Сущая беда с этой думой, — иронизировал отец. — Одна шишка господина председателя и — такая разительная перемена!..»
В обществе «Просвита» подготовлялась выставка художников. Организаторами ее были Михаил Иванович Жук, Петр Цыганко и Иван Рашевский.
Выставка была открыта 17 февраля 1908 года в помещении общества. В ней участвовали художники И. Д. Бутнйк, С. Д. Бутник, А. М. Огневский-Охотский. На выставке было представлено 120 экспонатов, среди которых выделялись портреты работы Жука (известный портрет М. Коцюбинского и нас, девочек, — Оксаны и мой). И. Г. Рашевский выставил скульптуры в бронзе и гипсе. Была экспонирована также работа популярного русского скульптора Ильи Яковлевича Гинцбурга — «Педель». (С автором этой скульптуры отец познакомился позже на Капри у А. М. Горького.) Среди многочисленных пейзажей Петра Цыганко было большое полотно «Половодье на Десне», впоследствии подаренное автором Коцюбинскому.
Отец любил хорошие картины, настоящие произведения искусства. Как-то наша знакомая Богданка подарила маме большой стеклянный кувшин для кваса. И только потому, что его неровная поверхность была имитирована под ледяные сосульки, он невзлюбил этот кувшин. Ему «болело», как он говорил, смотреть на него. Поэтому кувшин запрятали подальше от отцовских глаз. Ему «болел» и черный цветок на рисунке Михаила Ивановича Жука под названием «Белое и черное», потому что это было неестественно. И не только в этих мелочах, но и в жизни, чувствах, в отношениях с людьми не терпел он никакой фальши. Все должно было быть хрустально-чистым, как слеза, глубоким, «чистопробным».
Картины, украшавшие дом писателя, были подарены ему друзьями. Так, московский художник Грищенко, с которым отец переписывался, будучи в Крыму, написал море на рассвете и улицу в татарском селе в косых солнечных лучах на фоне минарета. Оба эти полотна он подарил Михаилу Михайловичу. М. И. Жук также подарил отцу две картины.
Гостя как-то у мецената Лизогуба в Седневе, отец об-наружна на чердаке дома около десятка пейзажей работы украинского художника Василия Кричевского. Хозяин подарил их писателю, и лучшие из них в красивых багетных рамах украсили гостиную и столовую Михаила Михайловича.
С Михаилом Ивановичем Жуком отца связывали теплые отношения. Припоминаю, как он впервые пришел к нам. Это было, если не ошибаюсь, в 1904 году. Жук в то время закончил художественную академию в Кракове. Он был учеником и последователем известного польского художника Виспянского.
Пришел он к нам со своей матерью Прасковьей Никитичной. Двадцатилетний юноша — тихий и покладистый — понравился отцу с первого взгляда. У него были светлые, немного навыкате глаза и русые вьющиеся волосы. Легкая залысина открывала высокий лоб.
Жук и его мать стали постоянными участниками литературных «понедельников», а также активными деятелями «Просвиты».
Михаил Иванович написал два прижизненных портрета отца: один — пастелью, а другой — маслом. Оба портрета сохранились до настоящего времени.
Обычно он уносил из нашего сада целые охапки свежесрезанных цветов, которые мастерски стилизовал, используя как фон к портретам. Он был прекрасным портретистом, хотя и цветы отлично удавались ему. Одну из картин, «Георгины», с дружеской надписью он преподнес отцу в день его рождения в 1907 году.
Тонкий любитель природы, особенно цветов, Коцюбинский почему-то не любил георгинов. Они казались ему бездушными, их пышность была лишена в его глазах прелести любого маленького полевого цветка. Тут он был солидарен с Чеховым. «…На что Вам этот холодный, невдохновляющий цветок! — писал как-то о георгинах И. А. Лейкину Антон Павлович. — У этого цветка наружность аристократическая, баронская, но содержания никакого. Так и хочется сбить тростью его надменную, но скучную головку».
Среди всех обществ «Просвиты», которые были организованы в то время во многих городах Украины, только два — в Чернигове и Полтаве, — возглавляемые Коцюбинским и Короленко, отличались оживленной деятельностью.
Черниговская «Просвита» имела филиалы в Нежине, Козельце и других городах. Хорошо работала при «Просвите» библиотека, распространяя не только дозволенную литературу, но и нелегальную.
Однако не дремала и полиция. Начались притеснения.
Нестойкие члены общества, опасаясь неприятностей, разбежались. В «Просвите» вся работа фактически легла на плечи отца и матери. Михаил Михайлович жаловался: «Нет у меня большой надежды на общественность нашу. Она такая слабая, неустойчивая… Нужно кричать, дразнить толстокожего «гражданина», быть может, хотя бы укладываясь спать, он вспомнит, что не все у нас «благополучно».
Кончилось тем, что Михаила Михайловича и его жену по распоряжению губернатора исключили из «Просвиты». К тому же Е. С. Шульга — секретарь «Просвиты», который около года работал с Коцюбинским в обществе, проявил вдруг свое подлинное нутро. Это он, председатель Нежинского филиала «Просвиты», куда перебрался в 1907 году, оказался предателем и доносчиком: заседал вместе с остальными членами «Просвиты», а по возвращении домой «писал на нее доносы, причем подлейшего характера», возмущался Михаил Михайлович.
В 1906 году шла кампания по выборам во II Государственную думу. Отец входил в число губернских избирателей и активно участвовал в борьбе с партией октябристов («Союз 17 октября»), представителей крупных землевладельцев.
Отец очень волновался в те дни. Приходил с выборов возбужденный, с беспокойным огоньком в глазах. Оживленно рассказывал, как скандально прокатили «на вороных» кандидатов октябристов… Торжествовал, что в числе десяти депутатов Государственной думы от Черниговщины выбрали депутатом по рабочей курии рабочего Остроносова.
В творческой биографии Коцюбинского годы эти, полные напряжения, заняли особое место. Это было время, когда талант его проявился во всей своей силе.
Революция явилась для писателя школой политического воспитания, способствовала созреванию его мировоззрения. Она отразилась в его произведениях глубоко и многосторонне, начиная с повести «Fata morgana» и кончая целым циклом блестящих новелл, вошедших в золотой фонд украинской классики («Смех», «Он идет», «Intermezzo», «Persona grata», «Неизвестный», «В дороге»).
Каждое из произведений несло общественно важную мысль и каждое отличалось филигранной отделкой деталей. В поле зрения Коцюбинского — самые злободневные вопросы революционной действительности: духовное созревание народа, поиски правды и борьба за нее, столкновение высших нравственных критериев, рожденных революцией, и тлетворных «идеалов» уходящего мира, разоблачение антигуманной сущности царизма, предательства либералов, долг и назначение передового художника, литература и жизнь, искусство и народ. Творчество Коцюбинского периода революции и последующих лет шло в русле самых передовых реалистических тенденций, прокладывая реализму путь к высшим формам.
Время формировало новый тип художника — страстного борца за социальную справедливость, талантливого, вдумчивого. Творческой лабораторией этих писателей была сама жизнь, полная катаклизмов, тревог и опасностей, но и широко раскрывавшая горизонты, манящая перспективами.
Написание второй части повести «Fata morgana», непосредственно отражающей революцию 1905–1907 годов на селе, требовало от писателя тонкого понимания и детального анализа политических событий.