Горький характеризует Семенова как полуякута, полурусского. Явился он к нему из Якутии с женой-китаянкой из-под Шанхая. Семенов организовывал экспедицию для изучения кратчайшего пути от Якутска к берегам Охотского моря. На Капри приехал, знакомясь с Европой. «Он — один из самых бескорыстных людей, встреченных мной за всю мою жизнь, — пишет Горький. — К деньгам и вещам у него органическое презрение, он любит только книги, а больше их — работу… Когда Алексей Семенов был у меня на Капри, там жили два писателя — украинец Михаил Коцюбинский и поляк Стефан Жеромский…»
Облик Семенова ассоциировался в воображении Коцюбинского с Крашенинниковым, Дежневым, Щаповым и другими северянами — путешественниками-открывателями.
Отца роднила с ним жизнерадостность, оптимизм, незыблемая вера в лучшее.
— Какая сила жизни! — говорил Коцюбинский Горькому. — Мы привыкли к этому и не замечаем победы живого над мертвым, действенного над инертным, и мы как бы не знаем, что солнце творит цветы и плоды из мертвого камня, не видим, как всюду торжествует щи-вое, чтобы бодрить и радовать нас. Мы должны бы улыбаться миру дружески…
В марте 1912 года на Капри по инициативе Коцюбинского отметили шевченковскую годовщину. Сельваторе, сын садовника на вилле, вместе с друзьями разучил несколько украинских песен. В общем хоре с украинцами пели в тот вечер и итальянцы.
Между тем состояние Михаила Михайловича быстро ухудшалось. Он уже не мог совершать прогулки в Monte Tiberio, ana-Capri. Он заметно осунулся, похудел, и знакомые, которые давно его не видели, поражались происшедшей в нем перемене.
«Мне очень хотелось видеть вас всех рядом… Плохо, что ты не поехала со мной…» — пишет он неоднократно жене.
Он обращается к любимой дочери Оксане: «В 12 часов под Новый год я выпью за тебя, а ты вспомни обо мне — так мы как будто вместе встретим его. Если будешь мне писать, пришли в конверте немного снега, потому что я его давно не видел, а я тебе, если хочешь, пришлю немножко моря».
Он думает о семье, вспоминает, как обычно 17 сентября, в день именин жены, старался не отлучаться из Чернигова.
И теперь, собираясь домой, Михаил Михайлович купил жене подарки — камею в тонкой золотой оправе, вырезанную на сердолике, пояс с венецианской пряжкой из тонкого, как кружево, бронзового литья. Итальянки хвалили его: «У синьора прекрасный вкус».
Отец не переносил ни малейшей подделки. Все украшения, все вещи, купленные им, были всегда настоящими произведениями искусства.
Вся жизнь нашей семьи была построена на контрастах. Покупались дорогие книги, ноты, не отказывали себе в поездках в Киев, Крым, в посещении театров. К детям ходили учителя иностранных языков, музыки, каждый вторник всем семейством были на концертах. И в то же время дети летом бегали босиком, платья девочкам шились из самой дешевой ткани. Продукты в магазинах часто брали в долг…
Михаил Михайлович прощался с островом, мечтал написать об ослепительном море, раскаленных скалах. И о Горьком. Старался быть бодрым, выражал надежду на встречу.
Но по возвращении домой отец слег, простудившись. В мыслях и воспоминаниях он продолжает жить картинами далекого Капри, жизнью людей, окружавших Горького. Радовался обоюдному пониманию и доверию.
Участник Стокгольмского IV Объединенного партийного съезда социал-демократ М. Басок, знакомый М. Ф. Андреевой и Коцюбинского, в письме отцу от 7 мая 1912 года писал: «Дорогой Михаил Михайлович, получил я express от Марии Федоровны с Капри. Пишет она мне: «…Выручайте, если можете! Так подошло круто, что хоть волком вой… Если только можете, займите для меня денег, под вексель за %, как хотите, как удастся. Сроком на 2 года, в крайнем случае даже на год. Не обращалась бы к Вам, если бы не крайность, сами знаете…» «…Кому-кому, а нам с Вами, — продолжал Басок, — нужно как-нибудь пособить ей… Не могли бы Вы их достать в Чернигове или в ином месте?..»[81]
Из более позднего письма В. И. Ленина А. М. Горькому, написанного в январе 1913 года, узнаем, что деньги нужны были М. Ф. Андреевой для партийной работы.
В. И. Ленин агитирует в этом письме Горького перебазироваться ближе к России: «школу бы опять рабочую наладили, переход через границу нетруден, цена проезда 12 руб. от Питера, сношения с рабочими Москвы, Юга тоже возможны!..Размечтался я в связи с поездкой М(арии) Ф(едоровны)… Вот чудесно она придумала, право, чудесно. Черкните непременно при случае, удалось ли ей легализироваться (наверное, удастся)… ежели не найти деньжонок на расширение и упрочение «Правды» — погибнет она»[82].
Действительно, Андреева приехала в Россию в конце 1912 года нелегально и вынуждена была жить шесть месяцев под чужим именем. Потом ее по поручению В. И. Ленина разыскал Петровский, член большевистской фракции IV Государственной думы. Связь ее с ЦК была налажена, и она, по-прежнему выполняя функции финансового агента, занялась изысканием средств для партии.
Несмотря на тяжелое состояние здоровья, Михаил Михайлович весной 1912 года все же едет в Криворивню за материалами к задуманным «Приемышам». Он уже не мог ходить без посторонней помощи, его сопровождают старший сын и М. Могилянский.
Поселился Коцюбинский вместе с Гнатюком в гуцульской хате. Погода выдалась в тот год плохая, ненастье отравляло жизнь. Превозмогая болезнь, отец тянулся к каждому солнечному лучу, тянулся к друзьям, особенно к Франко, который жил на противоположном берегу Черемоша. Как я уже говорила, первая их встреча относилась к 1890 году, и с тех пор теплые их отношения не прекращались. «Я просто диву даюсь его таланту, — писал Коцюбинский 8 сентября 1905 года Владимиру Гнатюку. — Дай ему боже здоровья, этому Франко! Я необычайно люблю и уважаю этого светлого человека».
В библиотеке Михаила Михайловича до сих пор хранится автограф стихотворения «Стрелы», которое Иван Яковлевич прислал ему в альманах «Из потока жизни». Эту же библиотеку украшают 42 книги сочинений Франко. Среди них стихи, исторические изыскания, литературные портреты, проза, комедии, сказки, рассказы, поэмы. На двух книгах автографы.
В задымленной хате Миколы Потяка, обогреваемой без дымохода, «по-черному», сидели Франко и Коцюбинский под образами, убранными початками кукурузы — символом богатства и изобилия, угощаясь бараболя-ком — пресным коржом из картофеля и кукурузы, почтительно подаваемым хозяином.
Микола Потяк рассказывал о народной поэтессе Па-раске Харюк, которая импровизировала стихи и песни, аккомпанируя себе на народном инструменте и о ее сыне-парубке, который кормил коров и овец самой что ни на есть лучшей пищей и согласно обрядам расставлял ее в мисках в хлеву или в овчарне, особенно в рождественские праздники. Оберегал, окуривал животных от дурного глаза, холил. На пастбище пел им песни, играл на флояре. Продать или зарезать свою «жовтаню» или «биланю» почитал тяжелейшим грехом. Эту любовь гуцулов к животным отец описал в «Тенях забытых предков».
Готовясь к празднованию юбилея Франко, смертельно больной Коцюбинский, как член юбилейной комиссии, подписывает вместе с Лесей Украинкой, Василием Стефаником, Ольгой Кобылянской, Владимиром Гнатюком, художником Иваном Трушем и другими деятелями культуры обращение об издании литературно-научного сборника в честь юбиляра и сборе средств для лечения больного. По предложению отца обращение рассылается не только украинским писателям, но и русским. «Решаюсь напомнить Вам (Вы сами просили об этом) обещание Ваше прислать какую-нибудь вещь для юбилейного сборника в честь Франко, — пишет Михаил Михайлович Горькому. — Как раз наступило время… Не напомните ли об этом и Ив(ану) Алек(сеевичу) Бунину?»
В этом сборнике М. Коцюбинскому не довелось выступить. Не помогло ему горячее солнце Капри, в целительную силу которого он так верил.
21 октября 1912 года мама по совету врачей повезла больного в Киев, чтобы устроить его на лечение в клинику профессора Образцова. Вначале Михаил Михайлович лежал в общей палате, потом его перевели в отдельную палату.