« Вѣдь заберется-же въ голову такая блажь, прости Меня Господи ! Мужикъ , охреянъ , задумалъ въ ученые! ...»
— Я думаю, Г. купецъ — отвѣчалъ юноша — что ученымъ никто не родится ; а кто учится, да хорошо, такъ тотъ и будетъ ученый.
« Да тебѣ-то что до ученья ? На то есть дворянскія дѣтки, да поповичи. Однимъ надо быть грамотнымъ, чтобы читать приказныя бумаги, да толковать Государскіе законы, а другимъ чтобы говорить проповѣди, да знать что поютъ и читаютъ. А тебѣ на что такая ученость ?
— Да я не такой учености хочу.... — Молодой человѣкъ не звалъ какъ выразить свою
мысль, хотя очень понималъ о чемъ говоритъ. Онъ по неволѣ остановился на не конченной рѣчи.
«Ну, что ? то-то , братъ ! зналъ-бы ты отцовскій неводъ, да счетъ въ рыбѣ ! ,А деньгу-то сосчитать можно и безъ Московскаго ученья.
Прикащикъ думалъ, что онъ своимъ сужденіемъ какъ громомъ поразилъ бѣднаго парня. Тотъ молчалъ и тѣмъ больше заставлялъ своего сопушника вѣрить, что въ словахъ его заключалась вся премудрость опытности.
Въ это время одинъ изъ возовъ закатился въ глубокій ухабъ : лошадь затаращилась съ нимъ, и вся эта нестройная громада съ трескомъ остановилась.
— Та-та, ай-та! — закричало нѣсколько голосовъ мужицкихъ со всѣхъ сторонъ. — Э-а-та, Терёхъ! Ванькъ !
Всѣ бросились подымать лошадь и вытаскивать возъ.
Пименъ Никитичѣ, какъ человѣкъ, который хочетъ доказать свою философію на дѣлѣ, бросился, впрочемъ безъ всякой нужды, помогать другимъ, и тутъ-же, кряхтя и крича, терся около воза. Онъ думалъ найдти въ этомъ доказательство , какъ должно сохранять возы и заботиться о рыбѣ, и практически пояснить молодому безумцу, въ чемъ заключается му-
дрость жизни. Когда порядокъ былъ возстановленъ и возы пошли впередъ, онъ обернулся къ юношѣ, также помогавшему другимъ во время суматохи, и отряхивая снѣгъ съ своего армяка, сказалъ :
— Вотъ, братъ ! не пойдетъ на умъ ученость. А ?
« Да, правда ! » отвѣчалъ тотъ.
Безъ дальнѣйшихъ событій пріѣхали на-мѣсто роздыха. Сѣверное нарѣчіе зашумѣло, когда извощики, а съ ними и обозный прикащикъ, сѣли за столъ и начали работать за горячими щами. Новый сопутникъ ихъ, удалившись въ уголъ, и вынувъ изъ кармана кусокъ самаго не роскошнаго хлѣба , хотѣлъ имъ пообѣдать. Добрая Русь не вытерпѣла этого. Одинъ изъ мужиковъ , котораго лицо уже горѣло какъ на огнѣ, отъ множества проглоченныхъ имъ щей, возвысилъ голосъ :
« А что-жь ты, родимый, не поѣшь съ нами ? Садись-ко благословясь ! »
Молодой человѣкъ раздумывалъ.
« Садись, голубчикъ, садись ! Отъ хлѣба-солине отнѣкиваются, » примолвилъ Пименъ Никитичъ.
Дѣло сладилось. Робкій юноша присоединился къ другимъ, и не отсталъ отъ нихъ.
« Ну, вотъ, оно-тко и повеселѣе!» сказалъ
одинъ изъ извощиковъ , помолясь Богу и раскланиваясь со всѣми стѣнами.
— Да, вотъ, ребята! — началъ Пименъ Ни
китичъ. — Малый идетъ въ Москву, Христосъ его знаетъ зачѣмъ, а ѣсть у него нечего. Возьмемъ, что-ли, его ?»
« Почто нѣтъ ! » отвѣчалъ одинъ извощикъ.
— Вѣстимо ! пускай себѣ идетъ ! — примолвилъ другой.
«Да я одинъ платить за него не буду!» поспѣшилъ сказать Пименъ Никитичъ.
— Ну, съ-обча заплатимъ! — проговорилъ еще одинъ извощикъ.
« Съ ортели заплатимъ ! » примолвилъ другой. « Пожалуй, ты хоть и не плати. »
— Нѣтъ, и я съ вами!— сказалъ прикащикъ. — Ну, вотъ.... какъ тебя зовутъ, пріятель?... — продолжалъ онъ.
« Михайломъ ! » отвѣчалъ юноша.
— Ну, вотъ, Михайло, теперь пожалуй иди съ нами. Только уговоръ лучше денегъ : въ Москвѣ , братъ , все дорого ; тамъ ищи себѣ хлѣба гдѣ хочешь. Мы тамъ за тебя не плательщики. »
Михайло благодарилъ своих! сопутниковъ, какъ умѣлъ.... за благодѣяніе ! Надобно знать, что деревенскій обѣдъ на десятерыхъ стоилъ тогда нѣсколько копѣекъ ; слѣдовательно Михайло Ломоносовъ не могъ стоить сопутни-
камъ своимъ до Москвы болѣе немногихъ копѣекъ. Но, какъ важно было это въ его положеніи! Онъ, беззащитный, безпріютный бѣглецъ отеческаго дома, уже два дни не зналъ, до этой минуты, чѣмъ будетъ утолятъ свой голодъ. До Москвы надобно было идти мѣсяцъ ! Денегъ не было у него ни сколько. Кусокъ хлѣба, взятый имъ изъ дому, и возбудившій въ его сопутникахъ состраданіе, былъ у него единственнымъ запасомъ. А теперь ! какъ ободрился онъ ! Какія надежды и мечты заиграли въ его пламенной головѣ. Онъ воображалъ Москву раемъ , а людей, живущихъ въ вей, какими-то ангелами, которые примутъ его съ распростертыми объятіями, погладятъ по головкѣ за любовь къ ученью, или по крайней мѣрѣ не станутъ преслѣдовать, какъ грубые Архангельскіе земляки.