— Вотъ что называется: шелъ да нашелъ !— воскликнулъ довольный Пименъ Никитичъ.— Бѣдный охъ, а за него Богъ ! Кланяйся, Михайло, отцу Порфирію: онъ твой истинный благодѣтель; я, братъ, только навелъ его на доброе дѣло, а ужь ему честь и хвала. .
« Не грѣши , старый знакомый ! » возразилъ монахъ. « Бѣсъ гордыни есть самый злой бѣсъ :
. не возноси меня своимъ дѣяніемъ. Я еще не сдѣлалъ тутъ ничего, и только еще думаю помочь ему, а ты ужь сдѣлалъ это. Надѣюсь,
чігіо Богъ пособитъ мнѣ исполнить твою просьбу и желаніе сего юноши ; -но вѣдь будущее вѣдомо одному Всевышнему.
—Оно такъ, отецъ Порфирій!— сказалъ Пименъ Никитичъ, съ довольною улыбкою подливая пива въ кружку монаха. — Но намъ-ли грѣшнымъ людямъ творить добро ? Мы и на свѣтѣ-то живемъ вашими святыми молитвами. Что я сдѣлалъ? Кормилъ голоднаго, давалъ ему пріютъ , покуда могъ, и наконецъ попросилъ заступленія твоего: конечно, дорога милостыня въ день скорби. .. . Ну, да , я не горжусь этимъ ; ей Богу, такъ !
Петръ Калистратовичъ морщился слушая это хвастовство. Ему страхъ какъ не правилось самохвальство благодѣяніемъ , которое приписывалъ себѣ Пименъ Никитичъ. Ему было особенно жаль Михайлы , игравшаго при этомъ самую страдальческую роль. Бѣдный юноша, не постигая всей пустоты рѣчей Пимена Никитича , имѣлъ однакожъ сознаніе , что его унижаютъ излишне. Лицо его выражало покорность судьбѣ; но и чувство собственнаго достоинства не тускнѣло въ свѣтлыхъ , хотя и потупленныхъ очахъ его.
— Однако — молвилъ наконецъ Пфпръ Калистратовичъ—покуда святой отецъ будетъ ходатайствовать о добромъ дѣлѣ, малый дол-
женъ побыть у меня. Это, кажется, дѣло рѣшеное, Пименъ Никитичъ?
« Коли тебѣ угодно, я согласенъ ; а, право, радъ и самъ помогать ему, чѣмъ Богъ послалъ. Истинно такъ, Петръ Калистратовичъ.
— Вѣрю и знаю , что ты говоришь правду — отвѣчалъ господскій прикащикъ.—Но, по прежнему твоему слову, я возьму Михайлу съ собой.
« Да не лучше-ли ужь завтра; Петръ Калистратовичъ? Я самъ и приведу его къ тебѣ, и отдамъ съ рукъ на руки.»
— Ну, пожалуй, пусть будетъ по твоему !... Однако, пора и до дому. Завтра присылай или приводи Михайлу. Добраго здоровья !»
Съ этими словами Петръ Калистратовичъ всталъ, помолился образу, и, раскланявшись со всѣми, вышелъ. Монахъ то-же поднялся, и, отвѣчая на безконечные поклоны Пимена Никитича желаніемъ ему всѣхъ благъ, подтвердилъ свое обѣщаніе, стараться о помѣщеніи Михайлы въ Заиконоспасское училище. Михайло не зналъ кого и благодарить. Низкими поклонами выражалъ онъ свою признательность при каждомъ обращеніи къ нему , при каждомъ словѣ о немъ.
И въ самомъ дѣлѣ, какой нечаянный дождь одолженій, если не благодѣяній, пролился на него! Откуда, изъ какихъ благотворныхъ тучь
летѣлъ онъ ? Что было причиной этого благопріятнаго столкновенія добрыхъ стихій ? Затроганное самолюбіе Пимена Никитича, пріятная наружность Михайлы , понравившаяся Петру Калистратовичу, и нечаянный приходъ монаха. Да и гдѣ-же искать изъясненія многихъ дѣлъ, непостижимыхъ при первомъ взглядѣ?
Какъ-бы то ни было , во за Ломоносова вдругъ явилось три ходатая: Петръ Калистратовичъ , который безъ всякихъ видовъ вызвался дать пріютъ ему , Пименъ Никитичъ , ие захотѣвшій , какъ говорится, отстать отъ другихъ, и монахъ, задобренный угощеніемъ и связанный даннымъ словомъ.
Что-то они сдѣлаютъ !
А между тѣмъ - насталъ новый день , и Пименъ Никитичъ , пошатавшись въ разныхъ мѣстамъ , подѣлавши и поговоривши разныхъ дурачествъ, возвратился домой и велѣлъ Михайлѣ слѣдовать за собой къ Петру Калистратовичу. Ему хотѣлось и сохранить нѣсколько копѣекъ, которыя могъ стоить нахлѣбникъ, и погордиться еще разъ добрымъ дѣломъ. Таковы были мудрые разсчеты его. Да и не таковы-ли разсчеты многихъ мудрецовъ ?...
Съ невольною робостью и неохотой вступилъ Михайло за своимъ вожатаемъ въ огромный господскій домъ , гдѣ жилъ Петръ Кали-
. А2
стратовичъ. Домъ этотъ состоялъ изъ главнаго каменнаго корпуса, съ узкими окнами , желѣзными ставнями , и пристроеннымъ деревяннымъ крыльцомъ , да изъ нѣсколькихъ отдѣльныхъ , неправильно разбросанныхъ по двору, то-же каменныхъ зданій, какія и нынѣ еще есть въ нѣкоторыхъ старинныхъ Московскихъ домахъ. По двору бродило множество слугъ, разнаго возраста и вида. Изъ нихъ, иные были въ лохмотьяхъ , испачканы, гадки, другіе одѣты чучелами, въ неловкихъ кафтанахъ, съ галунами, и знакомъ приближенности къ своему барину, то есть съ какою-то изысканностью, чопорностью въ нарядѣ.