Можетъ быть , Ломоносовъ думалъ несправедливо ; но онъ имѣлъ право на это, потому что наружность казалась жестоко обвинительною для Селлія. Какъ промѣнять келью мудреца на кабинетъ вельможи, съ которымъ, по собственному признанію его, не льзя было сдѣлать никакого добра ? Къ чему-же это стремленіе, это мученичество для обладанія далекою цѣлью, если ее можно забытъ для первой обаятельной встрѣчи ?
Такъ юношески разсуждалъ Ломоносовъ, и — подивитесь странности противорѣчій въ человѣкѣ!—рѣшился доставить свою оду Шувалову! Да, самъ возставая противъ угожденія вельможамъ, онъ отсылалъ произведеніе своего духа къ значительнѣйшему изъ нихъ и слѣдовательно слушался Селлія. Онъ запечаталъ свою оду въ пакетъ, вмѣстѣ съ учтивымъ письмомъ къ Петру Ивановичу Шувалову, и просилъ его обратить воззрѣніе Императрицы на слабый трудъ усерднаго поэта.
Глава IV.
Прошло нѣсколько дней. Ломоносовъ простодушно ждалъ отвѣта отъ Шувалова, впрочемъ не переставая заниматься науками и своею должностью. Иногда невольно спрашивалъ онъ у себя : должно-ли была отсылать оду къ Шувалову? и оправдывалъ поступокъ свой тѣмъ, что желалъ только Всемилостивѣйшаго воззрѣнія. Ему не приходило въ мысль спросить себя : прилично-ли было это въ настоящихъ отношеніяхъ его, то есть не могло-ли это повредить ему въ глазахъ сильнаго человѣка? Нѣтъ, такіе разсчеты не касались души Ломоносова. Онъ только желалъ оправдывать себя передъ самимъ собою, какъ передъ человѣкомъ.
Между тѣмъ первыя встрѣчи въ Академіи не радовали его. Приходя въ засѣданія , уже какъ принадлежащій къ Академіи и членъ ея, онъ видѣлъ, что дѣла идутъ очень тихо. Академики и Профессоры исполняли свою должность, но не ревновали дѣлать больше , не увлекались
пылкими стремленіями за границы начертаннаго имъ круга. Это были, по большей части, люди хорошіе , и нѣкоторые изъ нихъ даже отличались рѣдкими познаніями и превосходнымъ умомъ ; но они были какъ-то спокойны на своихъ мѣстахъ , и какъ будто чужды Россіи. .. . Это сердило пылкаго Ломоносова , у котораго каждое желаніе превращалось въ страсть, и надъ всѣми другими желаніями господствовало одно , неистребимое никакими препятствіями: обнять умомъ и наукой цѣлый міръ, для драгоцѣннаго отечества, и освѣтить лучами просвѣщенія всѣ темные углы его , которыхъ было еще такъ много. Онъ желалъ-бы предложить своимъ товарищамъ заняться Русскимъ языкомъ; но они почти всѣ были Нѣмцы, и, сверхъ того, это уже не входило въ кругъ ихъ обязанностей. Онъ видѣлъ недостаточность пособій ученыхъ , потому что въ Академіи не было ни хорошихъ физическихъ, ни астрономическихъ инструментовъ, ни достаточнаго числа книгъ, ни даже снарядовъ для милыхъ его химическихъ опытовъ; онъ видѣлъ это и говорилъ, но ему отвѣчали , что Академія не имѣетъ средствъ на пріобрѣтеніе чего-либо. Онъ предлагалъ имъ сходиться иногда не по должности, а для сообщенія другъ другу ученыхъ наблюденій; но не каждый былъ такъ всеобъемлющъ какъ Ломоносовъ, котораго занимали и Химія
и Поэзія, и Металлургія и Словесность, и Физика и Краснорѣчіе , Древности Греціи, Рима и Россіи , Исторія и Искуства. Сверхъ того, многіе отзывались , что занятія, должность поглощаютъ у нихъ все время. Ломоносовъ обращался иногда къ Президенту, и тотъ, соглашаясь съ каждымъ его предложеніемъ, обыкновенно откладывалъ все до времени, ссылаясь на свои недосуги , на свои многочисленныя занятія; онъ не прибавлялъ шагу ни въ чемъ, сберегая время, которымъ дорожилъ Богъ знаетъ для чего. «Надобно дорожить каждой минутой» говаривалъ онъ и спѣшилъ оставить Академію. «Это отыметъ слишкомъ много времени!» восклицалъ иногда онъ, посреди самыхъ любопытныхъ сужденій, закрывалъ засѣданіе, обѣщая подумать , посудить , и дѣла оставались безъ движенія.
Но Ломоносовъ не уставалъ быть дѣятельнымъ, потому Что живость, пылкость во всѣхъ дѣлахъ составляла его жизнь. Видя какое нибудь неустройство, какой нибудь недостатокъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ возможность поправить ихъ , онъ тотчасъ предлагалъ свое искреннее мнѣніе. Сначала его оспоривали, но, видя что это заводитъ иногда въ жаркія пренія , изобрѣли вѣрнѣйшее средство укрощать неумѣстный жаръ сослуживца: обѣщали сообразить, подумать, и всего чаще просто молчали.
Можно представить себѣ, какое дѣйствіе производила на него эта тяжелая медлительность.
Однажды былъ онъ въ самомъ невеселомъ расположеніи отъ разныхъ своихъ неудачъ, когда къ нему явился курьеръ отъ П. И. Шувалова , съ просьбой явиться къ Его Превосходительству. Ломоносовъ немножко встревожился , и уже досадуя , что можетъ быть накликалъ на себя непріятность , явился къ П. И. Шувалову.