избыткѣ чувствъ, осмѣлился воспѣть торжество Россійскаго оружія.
« Удивительно ! превосходно !... » начались опять восклицанія.
Между тѣмъ Корфъ, напередъ выучившій свой разсказъ, отиралъ потъ , и съ торжествомъ поглядывалъ на придворныхъ собратовъ. Въ самомъ дѣлѣ , онъ такъ кстати поднесъ стихи Ломоносова, что уже многіе были готовы жать ему руку, и успѣхъ этотъ равнялся развѣ успѣху его выучить довольно длинную Русскую рѣчь.
— Но кто этотъ Ломоносовъ ? — спросилъ наконецъ Остерманъ , остававшійся на своемъ мѣстѣ противъ Императрицы, за карточнымъ столомъ, потому что подагра давала ему право меньше другихъ утомлять свои ноги, даже при Императрицѣ.
« Ломоносовъ , Холмогорскій урожденецъ , сынъ рыбака,» отвѣчалъ Корфъ. «Въ достославное царствованіе нашей Всемилостивѣйшей Государыни, когда науки вмѣстѣ со всѣми другими отраслями государственнаго хозяйства. . ..
Императрица улыбнулась; но Корфъ, ни мало не смѣшавшись, продолжалъ:
«Когда все процвѣтаетъ и благоденствуетъ, и науки находятъ покровительство , Ломоносовъ пришелъ пѣшкомъ въ Москву, изъ Архангельска. . . .
— Пѣшкомъ? — спросили нѣкоторые.
« Да , Мм. Гг., пѣшкомъ. Въ Москвѣ , разумѣется, встрѣтилъ онъ покровительство , и опредѣлился въ Духовную Академію , откуда , какъ отличнаго ученика , отправили его въ нашу Академію. Мы , для вящшаго усовершенствованія , послали его въ Марбургъ, къ Профессору Вольфу, и тамъ-то онъ написалъ оду...
Биронъ, всесильный Биронъ слушалъ съ нетерпѣніемъ разскащика, боясь чтобы многословіе его не утомило Императрицы. Онъ уже хотѣлъ перемѣнить разговоръ, когда она сказала :
— Нѣтъ , разскажи , какъ удивилъ онъ васъ своими стихами.
«Да, Ваше Величество! Я истинно удивился, прочитавши стихи его, и отдалъ ихъ на разсмотрѣніе господамъ Академикамъ. Они единогласно подтвердили мое мнѣніе , что стихи прекрасны и даже достойны воззрѣнія Всемилостивѣйшей нашей Государыни. Я велѣлъ напечатать ихъ , и удостоился , во вчерашній торжественный день, поднести Ея Величеству. ...
— А я велѣла напечатать побольше этихъ листочковъ , и поздравляю васъ , господа , съ новымъ стихотворцемъ! — прибавила Императрица благосклонно.
Глубокій поклонъ былъ отвѣтомъ на эти слова.
Корфъ разсказалъ почти все справедливо ; только нѣкоторыя стороны представилъ по своему. Онъ, какъ Нѣмецъ, даже плохо понимавшій Русскія дѣловыя бумаги, тѣмъ меньше могъ судить о стихахъ Ломоносова, и получивши ихъ, отдалъ на разсмотрѣніе Академіи. Но тамъ засѣдали также почти все Нѣмцы, и они едва-ли могли-бы оцѣнить первый брилліантъ Русской Поэзіи , если-бы одинъ изъ нихъ прямодушно не посовѣтовалъ отдать стихи на разсмотрѣніе учителю Академической Гимназіи Ададурову. Этотъ человѣкъ , бывшій впослѣдствіи учителемъ Русскаго языка при Великой Княгинѣ Екатеринѣ Алексѣевнѣ , и наконецъ вельможею, первый угадалъ поэтическій порывъ юноши , и съ изумленіемъ къ новости языка , величію образовъ, и, всего больше , необычайному размѣру стиховъ, представилъ Академіи, что ода Ломоносова достойна всякаго одобренія и поощренія. Онъ прочиталъ ее Академикамъ , не понимавшимъ языка , но понимавшимъ размѣръ стиховъ. Они заспорили было, что Русскій языкъ не способенъ къ размѣрамъ, и что въ немъ существуетъ только тоническое стихотворство. Но почти въ одно время съ стихами получено было отъ Ломоносова Письмо о правилахъ Россійскаго стихотворства:
онъ какъ будто предчувствовалъ, что оно будетъ нужно для убѣжденія Гг. Академиковъ. Ададуровъ перевелъ это письмо на Нѣмецкій языкъ, и совершенно удостовѣрилъ ихъ въ огромности подвига перваго Русскаго поэта. Они поняли это , и рѣшились наградить изобрѣтеніе размѣра для Русскихъ стиховъ своимъ одобреніемъ. Послѣ того уже Корфъ рѣшился представить оду Ломоносова Императрицѣ, и сдѣлалъ это такъ удачно.
Одобрительный говоръ не умолкалъ, послѣ того какъ услышали , что Императрица искренно любуется стихами на громкую побѣду войскъ ея. Даже Биронъ , не любившій ничего Русскаго, хвалилъ по-Нѣмецки мужика, одареннаго такимъ искуснымъ умомъ. Русскіе патріоты восхищались отъ чистаго сердца, можетъ быть не столько стихами, сколько побѣдой Русскаго ума надъ предубѣжденіемъ , которое бывало готово иногда отнять у ихъ
соотечественниковъ всѣ способности.
«
— Все прославляетъ царствованіе Ваше, Государыня !—сказалъ Остерманъ.
«Русскій умъ воскресаетъ!» примолвилъ Трубецкой.
—Онъ и. не бывалъ распятъ — возразилъ Биронъ. — Къ тому-же стихотворцы , какъ всѣ искусники, имѣютъ особенныя способности, и