восторгъ , и въ этомъ состояніи дѣлиться творцомъ , то есть производить то , чего до него никто не видѣлъ, не постигалъ и не подозрѣвалъ.
Можно представить себѣ, какъ глядѣлъ онъ на Тредьяковскаго , жалкаго раба общепринятыхъ мнѣній , повѣрій , преданій , какія случилось ему узнать, и то съ величайшимъ трудомъ , посвятивши на изученіе ихъ все свое вниманіе и годы жизни. Но и за это онъ былъ-бы достоинъ уваженія , если-бы съ трудолюбіемъ своимъ не соединялъ глупой гордости, которую придала ему случайность : имѣть въ юности хорошихъ наставниковъ и вообще много средствъ учиться. Набивши свою голову громадою свѣдѣній, изучивши нѣсколько языковъ и прочитавши гору фоліантовъ, Тредьяковскій возмечталъ , что онъ очень уменъ. Это было первымъ недостаткомъ его, потому что чужой книжный умъ придалъ ему только смѣшную самоувѣренность, а не могъ переродить разсудка въ высшую способность. Потомъ , онъ воображалъ себя чрезвычайно ученымъ человѣкомъ; но что значитъ ученость безъ ума? Правда, онъ зналъ много собственныхъ именъ, много испытаннаго , изобрѣтеннаго , открытаго другими , но все это отражалось въ головѣ его такъ неясно, тускло, что думая примѣнять свои, знанія въ нѣкоторыхъ случаяхъ , онъ видѣлъ Эпопею въ Тилемахидѣ, стихи въ варварскихъ виршахъ своихъ, торжественныя рѣчи въ безтолковыхъ сплетеніяхъ словъ, и роясь какъ червь въ книгахъ, обтачивая какъ муравей встрѣченную имъ пылинку, посвящалъ на такія занятія всѣ свои способности. Къ довершенію смѣтнаго онъ воображалъ себя поэтомъ, потому что научился приводить въ размѣръ слова, воющія отъ ужаса!... И все это стоило ему величайшихъ трудовъ, усилій; все это оставалось памятникомъ бездарности ! Тредьяковскій исчезалъ въ ничтожествѣ, и вмѣсто того чтобъ быть почтеннымъ трудолюбцемъ , мечталъ быть ученымъ, ораторомъ, поэтомъ, теоретикомъ !... Всему виной была гибельная для него случайность, что онъ имѣлъ учителемъ Ролленя и подобныхъ ему славныхъ мужей, которые не могли изъ камня сдѣлать золота.
Но Тредьяковскій не имѣлъ этого сознанія, и потому, высоко думая о себѣ, называлъ успѣхи Ломоносова не заслуженными и даже смѣялся надъ ними. Онъ не хотѣлъ скрывать этого, и явно оказывалъ нашему поэту холодность и даже презрѣніе. Между ними зародилась непріязнь, которую еще больше увеличивалъ своими притѣсненіями велемудрый Тредьяковскій какъ Секретарь Академіи.
Въ это время возвратились , изъ отдаленнаго путешествія по Сибири , нѣсколько замѣчательныхъ человѣкъ : Герардъ Фридрихъ Миллеръ , Профессоръ Русской Исторій , знаменитый своими познаніями въ ней, Іоганнъ Георгъ Гмелинъ, Профессоръ Химіи и Натуральной Исторіи, и студентъ Степанъ Петровичъ Крашенинниковъ. Ломоносовъ уже зналъ имя Миллера, и нашелъ въ немъ истиннаго ученаго, умнаго человѣка, одареннаго неутомимымъ, но всегда разсудительнымъ трудолюбіемъ. Миллеръ былъ Нѣмецъ родомъ ; но пріѣхавши въ Петербургъ при началѣ образованія Академіи, и проживши въ Россіи уже лѣтъ двадцать, онъ совершенно выучился Русскому языку: въ немъ осталась только Нѣмецкая ученость. Но при всѣхъ своихъ необыкновенныхъ способностяхъ, Миллеръ отличался положительнымъ , холоднымъ умомъ и не имѣлъ никакого чувства поэзіи. Встрѣтившись съ Ломоносовымъ, онъ понялъ и оцѣнилъ его, но не могъ сдѣлаться другомъ его : этому совершенно противились ихъ характеры.
Гмелинъ, знаменитый своими свѣдѣніями въ Естествознаніи , особенно въ Ботаникѣ, творецъ Сибирской Флоры, человѣкъ еще молодой, страстно любилъ свою науку, но не былъ привязанъ къ Россіи, какъ Миллеръ, и безпрестанно мечталъ о возвращеніи въ отечество , въ
свой милый Тибингенъ. Онъ пріѣхалъ въ Россію около 1730 года, вмѣстѣ съ Бильфингеромъ и Дювернуа, но почиталъ жизнь свою тамъ ученымъ путешествіемъ, не больше, и вскорѣ по пріѣздѣ изъ Сибири началъ требовать отпуска. Онъ , правда , оставался еще въ Петербургѣ года три-четыре, но велъ жизнь уединенную , почти не приходилъ въ Академію , и потому Ломоносовъ, не смотря на все свое желаніе сблизиться съ знаменитымъ естествоиспытателемъ, зналъ его очень мало.