Мнѣніе А. И. Шувалова выразилось словами:
« Не дуракъ ! »
—Нѣтъ, мало этого—прибавилъ Петръ Ива
новичъ.—Это человѣкъ отличный, рѣдкихъ дарованій.
«Ну, да! Онъ можетъ быть полезенъ. Надобно поддерживать его.
Между тѣмъ, оставивши кабинетъ вельможи, Ломоносовъ шелъ домой въ странномъ расположеніи. Благосклонное, милостивое обхожденіе Шуваловыхъ не скрывало отъ него, послѣ сцены съ Тредьяковскимъ , какъ смотрятъ они на стихотворца. Эта сцена, столько непріятная для его благородной гордости, была откровеніемъ , показавшимъ ему, что никогда вельможа не забываетъ разстоянія, отдѣляющаго его отъ стихотворца.
« Что-же мы такое у нихъ ? » думалъ онъ. «Шуты? или ремесленники, иногда нужные для своего дѣла, такъ-же какъ плотникъ или слесарь для своего ? Меня предпочитаютъ Тредьяковскому : въ этомъ я не сомнѣваюсь ; но это значитъ только, что я лучше въ своемъ ремеслѣ, что мои стихи нужнѣе имъ нежели его вздорныя вирши! Но гдѣ-же мое личное достоинство ? Для чего не уважаютъ они меня просто какъ Михайлу Ломоносова , и видятъ только стихотворца, химика и металлурга въ томъ человѣкѣ, который не высокъ родомъ, но высокъ душой, и безкорыстно предалъ жизнь свою тяжкимъ трудамъ , для усовершенствованія себя и для воз-
вышенія науки въ своемъ отечествѣ? Они очень добры, очень благосклонны ко мнѣ , но безпрестанно напоминаютъ своимъ обхожденіемъ, что я искатель у нихъ, что они готовы поощрятъ, хвалить меня. . . . покуда я нуженъ имъ.... И какая позорная сцена съ Тредьяковскимъ! Они поставили меня на одну доску съ этимъ безтолковымъ ученымъ ! Шпыняли, хохотали надъ нимъ, а я былъ при этомъ тѣнью, или какимъ-то необходимымъ лицомъ въ комедіи!. . Нѣтъ , господа ! Я не буду впередъ для васъ игрушкой, и покажу вамъ, какое различіе между мной и тѣмъ человѣкомъ , надъ которымъ вы можете смѣяться.
Порывъ досады на людей , обыкновенно заставлялъ Ломоносова съ новою силою предаваться ученымъ занятіямъ , которыя любилъ онъ душой и сердцемъ. Теперь , какъ будто разсердившись на стихотворство , онъ былъ готовъ отказаться отъ него вовсе, для того чтобы совершенно посвятить себя наукамъ. Входя въ свою лабораторію, онъ точно забывалъ о стихахъ, но единственно потому, что съ увлеченіемъ глядѣлъ на таинства природы, которыя раскрывались передъ нимъ въ многочисленныхъ его опытахъ. Наука представляла ему также поэзію , и еще гораздо больше нежели стихотворство , въ которомъ , надобно признаться, не могъ онъ быть истиннымъ поэ-
томъ, Этому противилось время , несчастная половина XVIII вѣка, когда Вольтеръ билъ Аполлономъ , а Буало какимъ-то Магометомъ со своимъ Алкораномъ Стихотворства, и поэзій, истинная стихотворная поэзія жила только въ преданіяхъ , а мѣсто ея заняло ремесло стихотворческое. Да , поэзіи учили, какъ ре
меслу, анатомировали каждое движеніе души, и подчинили ее условнымъ правиламъ, такъ что отступленіе отъ нихъ считалось ошибкой. Въ такое время , Тредьяковскій справедливо могъ быть стихотворцемъ, и даже хорошимъ, если-бъ только у него былъ умъ, а Ломоносовъ, этотъ дикій геній, по тѣмъ-же самымъ причинамъ не могъ сдѣлаться поэтомъ , когда у него были связаны и умъ , и душа, и вдохновеніе. Къ тому, Русскій языкъ противился усиліямъ его. Онъ самъ создавалъ этотъ языкъ, потому что даже современники его , не только предшественники, не представляли ему никакого пособія. Но усиліямъ человѣка есть границы, и вдохновенный Ломоносовъ оставался современникомъ Тредьяковскихъ и Сумароковыхъ , не смотря на все раздѣлявшее ихъ пространство. Безотчетно бросалъ онъ перо и находилъ истинный свой міръ въ занятіяхъ природою, которая являлась ему со всею своею гигантскою поэзіею.
Усердно занимаясь науками для самого себя,
онъ такъ-же занимался и лекціями въ Академической Гимназіи, гдѣ находилъ многихъ молодыхъ людей , достойныхъ его цѣнителей. Надобно сказать, что можетъ быть ничѣмъ не наслаждался такъ Ломоносовъ , какъ успѣхами своихъ учениковъ. Передавать свои познанія, дѣлиться ими съ новымъ поколѣніемъ , было для него одною изъ наградъ за всѣ труды, какіе предпринималъ онъ въ своей жизни. Часто приводила его въ затрудненіе и даже въ Отчаяніе . недостаточность способовъ преподаванія, но онъ умѣлъ пособить и этому, самъ дѣлая многіе препараты и даже инструменты. Въ такихъ трудахъ и занятіяхъ , иногда размышлялъ онъ: «Поймутъ-ли наши потомки эти усилія? Оцѣнятъ-ли благо : безъ труда пользоваться средствами науки , и пріобрѣтать познанія не кровавымъ трудомъ, какъ мы ?.. . О, когда настанетъ для моего отечества это блаженное время? .. . Но оно непремѣнно настанетъ ! Неужели безплодны усилія мои и добрыхъ моихъ товарищей? Мы прокладываемъ путь, и эти юноши , которые слушаютъ меня, уже имѣютъ большое преимущество передо мной. Ихъ зовутъ, даютъ имъ средства учиться, и награждаютъ успѣхи ихъ !... А я !.. Боже мой !... Я, какъ тать укрывался со своими книжонками , какъ преступникъ уходилъ въ лѣса Отъ гонителей ученья , и послѣ, чего стоило