имъ надобно только благопріятныя обстоятельства , въ какихъ , напримѣръ , находится теперь Россія. Этотъ мужикъ уже не первый: Тредьяковскій также пишетъ стихи.
«Конечно, Ваша Свѣтлость,» отвѣчалъ Трубецкой смиренно. « Все отъ Бога ! Овому талантъ, овому два.. . . Но у насъ до сихъ поръ не было стихотворцевъ, кромѣ старинныхъ псалмослагателей.»
— Потому что еще не наставало время для этого — сказалъ Биронъ.— Да и Русскій языкъ вообще мало способенъ къ выраженію тонкихъ мыслей.
«На немъ однакожь выражены всѣ красоты божественныхъ писателей » — осмѣлился замѣтить Трубецкой.
Биронъ взглянулъ на него грозно , потому что не вдругъ нашелъ отвѣтъ; однакожь тотчасъ прибавилъ, соображаясь съ образомъ мыслей Императрицы:
—Но вы говорите о людяхъ святыхъ, потому что переводчики священныхъ книгъ таковы. А что такое стихотворцы ?... Неужели ихъ ставите вы наряду съ святыми?
Трубецкой смолчалъ въ свою очередь, и потомъ отвѣчалъ въ полголоса:
— Можетъ быть мы сами недостойны появленія святыхъ людей.
—Не о томъ рѣчь, Князь — пылко возразилъ Биронъ.—Вы смѣшиваете людей вдохновенныхъ съ стихотворцами. Я говорю только , что въ Россіи не было до сихъ поръ стихотворцевъ. Даже въ славное царствованіе Императора Петра І-го не писали стиховъ. И только теперь , когда науки поощряются , когда Россія начинаетъ истинную жизнь Европейскаго Государства, и когда благоденствіе народа прочно, онъ начинаетъ пѣть.
« Справедливо ! справедливо ! » раздалось со всѣхъ сторонъ.
— Наукамъ необходимо поощреніе , такъ-же какъ и всему другому — продолжалъ Биронъ , довершая свою побѣду. — у въ Россіи до сихъ поръ не понимали этого.
Увлеченный живостью разговора, онъ не за мѣтилъ неприличнаго своего выраженія, потому
что не привыкъ быть осторожнымъ въ Словахъ,
и какъ будто хотѣлъ сказать, что только
онъ показываетъ Рускимъ свѣтъ Божій.
Императрица была такъ снисходительна къ своему любимцу, что позволяла ему забываться даже въ собственномъ ея присутствіи. И теперь, видя что разговоръ принимаетъ оборотъ не совсѣмъ пріятный, она спѣшила сказать :
— Такъ надобно-же , Герцогъ , подтвердить ваши слова и всячески поощрять этого умнаго рыбака.
«Воля Вашего Величества священна для каждаго изъ насъ,» благоговѣйно отвѣчалъ Биронъ, наклоняя голову.
— Поощреніе раждаетъ науки ! — Прибавилъ Остерманъ. — Это доказанная, святая истина. Счастливому царствованію Вашего Величества предоставлено соединить и славу наукъ, со всѣми другими славами Россіи.
«Да , я хочу, чтобы этотъ рыбакъ не пропалъ за-даромъ. Надобно имѣть его въ виду. Спасибо, Корфъ , тебѣ, что ты доставляешь намъ новый случай изъявить наше благоволеніе къ успѣхамъ, какого-бы рода ни были они.
Восторженный Корфъ сталъ на колѣни и прикоснулся губами къ рукѣ Императрицы.
—Имѣй въ виду нашего рыбака, и при случаѣ доноси мнѣ о его успѣхахъ ; а когда возвратится онъ изъ-за границы, доложи мнѣ объ этомъ.
Бѣдный Ломоносовъ !... Для чего не былъ онъ тутъ , среди этого блестящаго собранія придворныхъ, которые слышали милостивыя для него слова Императрицы ! Они осыпали-бы его поздравленіями и окружили готовностью пособлять на тернистомъ пути жизни. Но онъ
былъ далеко ; онъ не слыхалъ поощреній ; они не дошли до него.
—Спасибо всѣмъ вамъ, господа, что пособили провести время ! — сказала Императрица , необыкновенно милостивая во весь, этотъ вечеръ. Но слова ея были знакомъ , что вечеръ кончился. Съ глубокими поклонами начали удаляться придворные, между тѣмъ какъ Императрица склонилась на спинку своихъ креселъ, и какъ-бы въ утомленіи закрыла рукою глаза.
На другой день, во всѣхъ придворныхъ кругахъ, во всемъ высшемъ обществѣ разговаривали о необыкновенномъ сынѣ рыбака. Ода Ломоносова восхищала всѣхъ , понимавшихъ и не понимавшихъ ея. Но еще больше удивлялись, и можетъ быть даже завидовали, благосклонности , съ какою приняла ее Императрица. Это былъ первый примѣръ милостиваго вниманія къ Русской Поэзіи. И въ самомъ дѣлѣ, если вспомнимъ, что стихи Ломоносова произвели такой шумъ при Дворѣ почти сто лѣтъ до насъ, то удивимся-ли говору, какой продолжался о нихъ до самаго вечера слѣдующаго дня? Въ этотъ вечеръ билъ назначенъ маскарадъ у кого-то изъ придворныхъ, и на другой день разговоръ былъ уже о маскарадѣ. Поэтъ , поэзія, и счастливый сынъ рыбака не занимали больше никого.
Глава II.
Но между тѣмъ какъ люди , окруженные великолѣпіемъ и пышностью восхищались стихами Ломоносова, мы видѣли каково было бѣдному поэту! Онъ бродилъ по Германіи, часто безъ куска хлѣба, нищимъ ; былъ въ рукахъ Прусскаго Вахмистра, страшась свиста палки, или , что едва-ли не хуже, въ рукахъ своихъ кредиторовъ, которые хотѣли упрятать его въ тюрьму. Онъ бѣжалъ отъ нихъ къ первому Рускому, котораго могъ встрѣтить, и возвратился въ Россію.