себѣ: «Еще какъ мало сдѣлано !» А между тѣмъ роковыя сорокъ лѣтъ приближались! «Я все еще только приготовляюсь: когда-же начнется пора истинной дѣятельности ? Знанія, которыя пріобрѣлъ я, не больше какъ средства. Нѣсколько стихотвореній , гдѣ не могло запасть много искръ моего духа, потому что большую часть ихъ писалъ я не по волѣ — вотъ почти все, что сдѣлалъ я до сихъ поръ ! Гдѣ мои открытія въ наукахъ ? Гдѣ важныя преобразованія въ Словесности ? У меня тма плановъ, тма намѣреній , но какъ могу я исполнить ихъ , когда безпрестанно долженъ защищаться отъ этого роя мухъ и комаровъ , которые почитаютъ себя людьми!»
И тоска невольно западала въ его душу. Онъ начиналъ опять прибѣгать иногда къ пагубному средству : забыть свои душевныя тревоги. Но онъ помнилъ до какихъ ужасныхъ обстоятельствъ доводили его эти средства забвенія, и только самые непріятные случаи заставляли его топитъ въ винѣ часы горя. Ни кто не видалъ его хмѣльнымъ , но внимательные враги замѣчали въ немъ иногда неестественное одушевленіе. Случалось , можетъ быть , что онъ приходилъ и въ собранія Академіи не съ однимъ своимъ природнымъ огнемъ. Довольно для злобы и зависти: изъ этого сдѣлали самые оскорбительные выводы.
Однажды» когда Ломоносова не было въ засѣданіи, Тредьяковскій осмѣлился сказать:
— Товарищъ нашъ Г. Ломоносовъ не приходитъ два засѣданія сряду.
«Можетъ быть боленъ ,» возразилъ ему Рихманъ, не отводя глазъ отъ бумаги , которую читалъ онъ.
— Да , это то-же болѣзнь ! — съ ядовитою усмѣшкою воскликнулъ Тредьяковскій.
« Что хотите вы сказать ?» спросилъ Рихманъ, поглядѣвши на него пристально.
—Я думаю, вы знаете это лучше меня. Вѣдь Михайло Васильевичъ другъ вашъ!
Онъ хладнокровно взялся за перо и будто хотѣлъ что-то писать.
Но пылкій Рихманъ не далъ ему такъ легко отдѣлаться. «Если вы хотите сказать что нибудь оскорбительное для моего друга, то я долженъ вступиться за отсутствующаго, а если вы говорите съ добрымъ намѣреніемъ, то почему не выразиться яснѣе ?
—Дилемма! только невѣрная дилемма! — воскликнулъ насмѣшливо Тредьяковскій.
«Я уступаю вамъ названія всѣхъ логическихъ умозаключеній, только прошу васъ воздержаться отъ обидныхъ догадокъ о моемъ отсутствующемъ другѣ.
— Я не безчещу Г-на Ломоносова : онъ самъ любитъ говорить о себѣ, что родился отъ мужика и воспитывался между медвѣдями.
«Что-же? Развѣ отъ этого онъ самъ похожъ на звѣря?
—Я не скажу вамъ, какъ говорятъ Французы: vous-y-étes, а предоставляю дѣлать какія угодно заключенія. Я сказалъ все.
«И вы говорите это въ Академической Конференціи ?» вскричалъ Рихманъ.
— Dixi ! Спорить не о чемъ, а въ Конференціи нѣтъ засѣданія , потому что насъ всего трое: вы, я, да F. Поновъ.
«Я забылъ, что для злаго языка нѣтъ ни святости мѣста, ни славы , ни самаго священнаго. для человѣка: добраго его имени,» произнесъ Рихманъ въ полголоса.
Въ это время Поповъ, погруженный въ чтеніе какой-то бумаги и почти не слыхавшій спора своихъ сочленовъ, вдругъ пробудился, когда произнесли его имя, и поспѣшно спросилъ :
— Что изволите говорить ?... Вы что-то сказали мнѣ?... прибавилъ онъ обратившись къ Рихману.
Тотъ не могъ не улыбнуться. Напротивъ, на лицѣ Тредьяковскаго выражалась въ это время вся злоба мѣлкой души ; губы его дро-
жали, и онъ съ судорожнымъ движеніемъ произнесъ :
—Вы, Г. Рикманъ, говорите конечно не обо мнѣ, потому что я не сказалъ ничего несправедливаго о Г-нѣ Ломоносовѣ: онъ точно былъ мужикъ, сынъ рыбака. .. .
«Я удивляюсь ,» возразилъ Рихманъ , «какое право имѣете вы поносить своего сочлена ? Человѣкъ, которымъ должна гордиться Россія, потому что изъ глубины невѣжества возвысился онъ до первыхъ геніевъ въ мірѣ, этотъ человѣкъ предметъ вашихъ порицаній !... И за что-же ? Именно за то, что составляетъ въ немъ новое достоинство : его происхожденіе! Да, это достоинство, огромное достоинство въ томъ, кому не помѣшали никакія препятствія, ни сама судьба, занять одно изъ почетныхъ мѣстъ въ Петербургской Академіи и во всемъ ученомъ мірѣ.
—А я, право, и не зналъ, что Г. Ломоносовъ такой великій человѣкъ ! — возразилъ Тредьяковскій съ глупою насмѣшливостью.
Непріязненный споръ этотъ , можетъ быть , продолжился-бы еще , если-бы не пришелъ Миллеръ, и не объявилъ съ поспѣшностью, что онъ сей часъ отъ Президента, который назначилъ на другой день чрезвычайное собраніе , и обѣщалъ самъ присутствовать; что предметъ со-