— Ничего, любезный другъ ! Мы побѣдимъ и
преодолѣемъ все. Надобно только мужество и терпѣніе !
«Да, и особенно необходима надежда па самихъ себя. . ..
Друзья разстались.
Черезъ нѣсколько дней (26 Іюля 1753 года), они опять сошлись въ Конференціи Академіи, и разговоръ зашелъ о будущемъ торжественномъ актѣ.
— Я не боюсь теперь Франклина , разсмотрѣвши его теорію ! — сказалъ Ломоносовъ. — Наши и его опыты слишкомъ различны.
« И еще очень несовершенны ! » сказалъ всегда откровенный Рихманъ.
— Да , но они важны для науки при всемъ несовершенствѣ своемъ»
« Безъ сомнѣнія : иначе на что было-бы и заниматься ими. О , я надѣюсь , что на актѣ мы изумимъ нашу публику.
— Не мы , а ты, потому что мое Дѣло будетъ ораторствовать.
« Жаль, что въ Академической залѣ не льзя поставить громоваго снаряда, и привлечь молнію прямо изъ облаковъ.
— Довольно будетъ и твоей электрической машины. Впрочемъ , эта имѣетъ ту выгоду , что ею можно всегда показать электрическую силу , а для громоваго снаряда надобно особенное расположеніе воздуха , тучи, громъ.
« Слѣдовательно намъ должно желать грозы въ день акта ! » сказалъ смѣясь Рихманъ.
— Грозы 26-го Ноября!
« Да , правда; еще долго ждать до этого.
— Ровно четыре мѣсяца. А между тѣмъ мы успѣемъ подтвердить нашу догадку , что иногда и безъ грозы въ воздухѣ бываетъ электрическое расположеніе.
«Я въ этомъ и не сомнѣваюсь. А вотъ твои разноцвѣтныя искры мнѣ что-то невѣроятны !
— Ты все еще споришь противъ нихъ! — возразилъ Ломоносовъ. — Хорошо , я постараюсь доказать это тебѣ при первой громовой тучѣ.
Рихманъ засмѣялся. Засѣданіе въ Конференціи кончилось рано , и Профессоры начали расходиться. Прощаясь съ Ломоносовымъ , Рихманъ былъ въ самомъ веселомъ расположеніи, и сказалъ смѣясь :
— И такъ до первой грозы ?
«Да! Я или приду къ тебѣ, или позову къ себѣ невѣрующаго !
— Ну, жаль, что сегодня такой ясный, удивительный день!
Въ самомъ дѣлѣ, день былъ прелестный. Когда друзья пошли каждый къ себѣ домой, небо казалось опрокинутою яхонтовою чашей; солнце лило свое золото съ самою лѣтнею роскошью , и Петербургскіе жители какъ будто дивились такому свѣтлому , роскошному дню.
Ломоносовъ былъ уже дома, когда къ нему вошла Христина и мимоходомъ сказала ;
— Какая туча подымается отъ сѣвера !
« Въ самомъ дѣлѣ ? » спросилъ радостно Ломоносовъ.
— Да, ужасная туча. Тебѣ радость!
« И конечно ! »
Онъ поспѣшилъ на крыльцо. Въ самомъ дѣлѣ, отъ сѣвера неслась черная , громовая туча. Скоро послышались и раскаты грома , но дождя не было. Ломоносовъ приблизился къ своему громовому снаряду , то есть къ желѣзному шесту, выставленному на крышѣ , отъ котораго былъ проведенъ желѣзный прутъ. Признаковъ электричества не было. Между тѣмъ громъ усиливался, и вскорѣ изъ проволоки начали выскакивать искры. Въ это время къ Ломоносову пришла жена , звать его обѣдать.
— Погоди, мой другъ !—отвѣчалъ онъ.—Видишь какое любопытное явленіе !... Видишь ! Развѣ эти искры не разныхъ цвѣтовъ ?
« Да , разноцвѣтныя ! Такъ что-же ?
— Рихманъ еще сегодня спорилъ со мной , что это невозможно.
Къ нимъ подошли другіе домашніе , и всѣ стали безпрестанно дотрогиваться до проволоки. Искры выскакивали сильнѣе и сильнѣе : это забавляло ихъ. Наконецъ , внезапно раздался такой ударъ грома, что всѣ
бросились бѣжать; Христина уговаривала своего мужа также отойдти , потому что ей было страшно. Однако онъ остался еще на нѣсколько минутъ , покуда электрическая сила не истощилась совершенно. Тогда только пошелъ онъ за столъ , гдѣ уже ожидали его щи.
Не много минутъ сидѣли они за столомъ , когда дверь быстро растворилась , и въ столовую вбѣжалъ слуга Рихмана. Лицо его было блѣдно, по щекамъ катились слезы; онъ. не могѣ выговорить ни одного слова.
— Что это ? Не прибилъ-ли тебя кто нибудь ? — спросилъ Ломоносовъ.
Слуга собралъ послѣднія силы, и высказалъ роковую вѣсть ; Рихманъ убитъ громомъ.
Ломоносовъ выскочилъ изъ-за стола и полетѣлъ къ своему погибшему другу.
Что чувствовалъ онъ , когда скакалъ къ его дому, и когда увидѣлъ трупъ незабвеннаго Рихмана?... Мы отказываемся изобразить эту горестную и торжественную сцену ! Наши слова были-бы слишкомъ слабы и невыразительны передъ тѣмъ описаніемъ, какое сдѣлалъ самъ Ломоносовъ, въ тотъ-же день вечеромъ , еще подъ властью своихъ взволнованныхъ чувствъ , еще подъ всею тяжестью своей прискорбной утраты ! Вотъ письмо его къ Шувалову : выраженіе прекрасной , высокой души !