два года ! А я писалъ ее для настоящаго времени , и многое въ ней относится къ смерти Рикмана! » Ломоносовъ проповѣдывалъ глухимъ; они не слушали его, и наконецъ заставили почти жаловаться Шувалову, который, вмѣстѣ съ Дворомъ , жилъ въ Москвѣ, но велъ съ Ломоносовымъ дѣятельную переписку. Помощь его была необходима нашему поэту, стѣсняемому со всѣхъ сторонъ, такъ что онъ не могъ и думать объ исполненіи какихъ нибудь, особенно отдаленныхъ своихъ плановъ. Это часто выводило его изъ терпѣнія, и онъ ждалъ возврата Шувалова, какъ восхода свѣтлаго солнца. Но , будто нарочно , въ ашотъ годъ Дворъ оставался въ Москвѣ очень долго. Впрочемъ , для себя Ломоносовъ не просилъ ничего, кромѣ справедливости, я чаще говорилъ за другихъ. Въ это время онъ горячо ходатайствовалъ за Поповскаго, который перевелъ первое письмо Опыта О человѣкЬ, и представилъ его своему Профессору. Ломоносовъ восхитился переводомъ , послалъ его къ Шувалову, и просилъ обратить вниманіе на молодаго стихотворца. « Я весьма опасаюсь , чтобы ега въ закоснѣніи не оставили. Онъ давно уже достоинъ произведенія. Нынѣ есть мѣста Ректорское въ Гимназіи, послѣ Ректора Ратгаккера, которое онъ весьма способно управлять можетъ , зная Латинскій языкъ совер-
шенно , и при томъ изрядно разумѣя Греческій , Французскій и Нѣмецкій ; а о искуствѣ въ Россійскомъ сей примѣръ объ немъ свидѣтельствуетъ. »
Шуваловъ отвѣчалъ , что переводъ Опыта о человѣкѣ надобно доставить Президенту Академіи , Графу Разумовскому; а что онъ, съ своей стороны, замолвитъ о немъ доброе слово. Поповскій между тѣмъ окончилъ переводъ почти всего сочиненія Попа , и Ломоносовъ совѣтовалъ ему послать весь трудъ свой вполнѣ, пересмотрѣвши его пристально. Молодой человѣкъ занялся этимъ.
Это было со стороны Ломоносова доброе дѣло ; но въ то-же время онъ имѣлъ случай доказать свою проницательность и умъ, въ одномъ , по видимому, не важномъ случаѣ.
Шуваловъ просилъ его присылать ему Примѣчанія къ Вѣдомостямъ, гдѣ помѣщались разныя ученыя статьи. Исполнить эту просьбу оказалось невозможно , потому что газеты печатались въ небольшомъ числѣ экземпляровъ, и старыхъ не могли отыскать ни въ одной библіотекѣ. Ломоносовъ писалъ объ этомъ съ досадой , и тотчасъ-же выразилъ мысль издавать ученый Журналъ, въ родѣ современныхъ намъ Англійскихъ Обозрѣній! Повѣримъ-ли этому мы, лѣнивые послѣдователи человѣка, жившаго лѣтъ за восемьдесятъ до насъ ? Но именно такой
ученый Журналъ предлагалъ издавать Ломоносовъ. Вотъ слова его:
« Весьма-бы полезно и славно было нашему отечеству, когда-бы въ Академіи начались подобныя симъ (Вѣдомостямъ) періодическія сочиненія : только не на такихъ бумажкахъ по одному листу, но повсямѣсячно, или по всякую четверть или треть года, дабы одна или двѣ-три матеріи содержались въ книжкѣ, и въ меньшемъ форматѣ, чему много имѣемъ примѣровъ въ Европѣ , изъ которыхъ лучшимъ послѣдовать , или-бы свой примѣнясь выбрать можно. Исполни Господь Богъ намѣренія и желанія любителей Наукъ чего я всегда, а особливо въ начатіи Новаго года , прошу , поздравляя съ тѣмъ Ваше Превосходительство , и проч.»
Это писалъ онъ въ началѣ 1754 года (за восемьдесятъ слишкомъ лѣтъ до насъ ! ) , изъ Устьрудицъ , съ бисерныхъ заводовъ. Не знаемъ , тамъ-ли была его Мозаичная фабрика ? Въ это время мозаическія работы его достигли такого совершенства , что онъ готовился предпринять изготовленіе цѣлыхъ картинъ , и предложить нѣкоторыя изъ нихъ для украшенія Петро-Павловскаго собора. Надобно было дождаться Шувалова , потому что безъ него у Ломоносова не дѣлалось ни что. Враги умѣли придать видъ небывалыхъ затѣй всѣмъ его
трудамъ , и этому вѣрили многіе , потому что въ самомъ дѣлѣ почти всѣ предпріятія нашего поэта были неслыханными въ Россіи новостями. Самъ Шуваловъ , при всей увѣренности въ умѣ и дарованіяхъ своего друга , поддавался иногда злымъ навѣтамъ , и по крайней мѣрѣ приходилъ въ сомнѣніе. Это случилось и по возвращеніи его изъ Москвы, въ Маѣ 1754 года.
Ломоносовъ тотчасъ явился къ нему, облегчить душу , которая настрадалась безъ дружескаго участія. Трудно рѣшить , кому больше чести дѣлаютъ такія искреннія сношенія: вельможѣ , который имѣлъ почти неограниченную силу при Дворѣ , и въ самыхъ молодыхъ лѣтахъ понималъ высокій умъ и сильную душу поэта , или поэту , который безъ всякихъ искательствъ умѣлъ привязать его къ себѣ неразрывно ? Въ этотъ разъ однакожь Ломоносовъ съ первыхъ словъ замѣтилъ , что Шуваловъ какъ-то странно говоритъ съ нимъ, или, лучше сказать , не договариваетъ чего-то. Особенно почувствовалъ онъ равнодушіе отвѣтовъ молодаго Камергера , когда рѣчь дошла до мозаики ; а это была самая чувствительная струна для Ломоносова. Онъ не вытерпѣлъ , и сказалъ съ обычною своею откровенностью , благородно глядя въ лицо вельможи: