Но въ словахъ Архіепископа , не смотря на желаніе его смирить себя, сверкало прежнее неукротимое честолюбіе. Когда Ломоносовъ началъ говорить о настоящей своей жизни и непріятностяхъ, какими окружаютъ его враги, Сѣченовъ возвысилъ голосъ.
—Надобно умѣть смиряться, Г. Ломоносовъ! Смиряйтесь предъ вашими противниками, чтобы не раздражать ихъ своею возвышенностью, и употребляйте ее только для достиженія къ своей цѣли..
« Но моя цѣль полезный трудъ. Я не желаю почестей, не желаю никакихъ наградъ, и ничего, кромѣ свободы въ моихъ занятіяхъ. А ее-то и не даютъ мнѣ они!
Глаза Сѣченова заблистали и онъ сказалъ какимъ-то пронзительнымъ голосомъ :
— Мы лжемъ на свою природу , когда говоримъ, что не желаемъ ничего, что мы у цѣли, и что вамъ остается только совершенствовать пріобрѣтенное трудомъ, Этого не бываетъ никогда. Кто рѣшился возвыситься надъ толпой современниковъ своихъ , въ какомъ-бы то ни было отношеніи , тотъ обрекъ себя на вѣчный трудъ, и у того нѣтъ опредѣленной цѣли. Да, потому что на высотѣ горизонтъ раздвигается до неизмѣримости ! Вы хотите распространить науки и прославить свое имя въ Россіи ? Но гдѣ граница этому ? Одинъ успѣхъ требуетъ другаго ! Когда меня произвели Архимандритомъ Свіяжскаго монастыря, я уже чувствовалъ, что этого мѣста мало для моей дѣятельности. Бывши Епископомъ, я желалъ еще большаго. Теперь, милости Импе-
ратрицы возвысили меня еще больше, и я благоговѣю передъ ними, но никакъ не скажу , что достигнулъ своей цѣли. Я за то-то и люблю васъ, Г. Ломоносовъ, что вами обладаетъ это самое чувство! Вы только не хотите сознаться въ немъ.
«Позвольте мнѣ, Ваше Высокопреосвященство, сказать , что честолюбіе никогда не было моею страстью.
— А развѣ не честолюбіе эта жажда Науки? Развѣ не честолюбіе это желаніе возвыситься надъ просвѣщеніемъ современниковъ? Это сильнѣйшее изъ всѣхъ честолюбій , потому что оно хочетъ господства надъ умами. Не важно первенствовать надъ толпой мужиковъ ; но стать выше толпы ученыхъ !... О !... прибавилъ Архіепископъ улыбнувшись — этому равняется развѣ мое желаніе проповѣдывать теперь правду Царямъ , какъ прежде проповѣдывалъ я Казанской или Нижегородской паствѣ.
«Но такое благородное честолюбіе есть уже страсть высокая. Это великій подвигъ для блага, хотя наружность и показываетъ его чѣмъ-то себялюбивымъ.
— Разбирать страсти человѣческія трудно, потому что онѣ никогда не являются по-одиночкѣ. Надобно чтобы основаніе было велико и благородно : вотъ главное. А для достиженія къ назначенной цѣли необходимо усмирять
нетерпѣливые порывы: они раздражаютъ тѣхъ, кто идетъ съ вами рядомъ , и слѣдовательно задерживаютъ ваши успѣхи. Попытайтесь употребить это средство съ своими , какъ вы называете, противниками, и вы увидите , что они сдѣлаются вашими сотрудниками , вашими орудіями.
« Принимаю всѣ ваши совѣты,» отвѣчалъ Ломоносовъ, «но этимъ не могу воспользоваться. Теперь, когда мнѣ уже почти пятьдесятъ лѣтъ, я не могу передѣлать себя , и желаю только докончить смиренно свои труды.
— И никогда не достигнете этого ! У васъ всегда будутъ препятствія и враги. Надобно стать выше людей : тогда только они умолкнутъ передъ вами.
Такое огромное честолюбіе почти ужаснуло простодушнаго Ломоносова. Сѣченовъ раскрылъ для него новый міръ , котораго поэтъ не постигалъ до сихъ поръ. . . .
Ломоносовъ сталъ прощаться съ Архіепископомъ , и онъ сказалъ ему:
—Можетъ быть мы опять не скоро съ вами увидимся. Я здѣсь на нѣсколько дней , по дѣламъ, и возвращаюсь въ свой Новгородъ. Благословляю на благой трудъ, для славы и пользы отечества ! Но, вспоминайте , хоть иногда, о моихъ словахъ.
-
На пути домой, Ломоносовъ воображалъ себѣ прежняго Даніила Сѣченова, своего Латинскаго учителя, и сравнивая это лицо съ видѣннымъ имъ Архіепископомъ, не могъ опомниться отъ изумленія. Никогда не подозрѣвалъ онъ, чтобы, въ скромномъ его учителѣ скрывался такой высоко-честолюбивый сановникъ. Такъ много значатъ въ жизни человѣка двадцать пять лѣтъ! Ломоносовъ сообразилъ свою жизнь : какое измѣненіе и въ вей!
«Что еще ожидаетъ васъ въ будущемъ?» подумалъ онъ.
Увидимъ.
Глава XV.
Шувалову было непріятно письмо Ломоносова. Онъ видѣлъ въ немъ не однѣ справедливыя жалобы оскорбленнаго ученаго: онъ видѣлъ новую вспышку горячаго сердца. Ему казалось, что любимецъ его безпрестанно смѣшивается съ толпой обыкновенныхъ ученыхъ и не перестаетъ ссориться съ ними. Чтобы избавить его отъ сплетней , и вмѣстѣ показать высокое уваженіе къ уму и познаніямъ его , Шуваловъ исходатайствовалъ Ломоносову новую должность: ему поручили въ полное завѣдываніе Академическую Гимназію, и сверхъ того назначили его непремѣннымъ Совѣтникомъ при Шуваловѣ , по дѣламъ Московскаго Университета. Это возвысило его въ глазахъ многихъ. Особенно товарищи по Академіи начали оказывать больше уваженія человѣку, получившему несомнѣнныя доказательства силы, какую имѣлъ онъ у одного изъ первѣйшихъ вельможъ. Самыя обязанности его сдѣлались гораздо значительнѣе,