Она встрѣтила нашего поэта ласковою улыбкою , позволила поцѣловать свою руку и сказала :
— Давно пора намъ, Г. Ломоносовъ, познакомиться съ вами. Я , правда , знаю васъ хорошо , но хочу чтобы и вы узнали меня лучше.
« Государыня ! » отвѣчалъ Ломоносовъ. «Вы владѣете сердцами всѣхъ Россіянъ, которые имѣютъ счастіе быть вашими подданными.
— Вотъ видите-ли, Г. Ломоносовъ, что вы не знаете меня! Я увѣрена: всѣ добрые Рускіе
любятъ меня. И какъ имъ не любить той, которая безпрестанно думаетъ о ихъ счастіи ? Но отъ васъ желала-бы я еще заслужить похвалу добраго учителя къ хорошей ученицѣ.
«Всемилостивѣйшая Государыня!» воскликнулъ Ломоносовъ ; но Екатерина продолжала :
— Позвольте сказать мнѣ все: я училась по
вашимъ сочиненіямъ Русскому языку, и рада учиться изъ вашихъ наставленій многому. Какъ пріятно будетъ мнѣ услышать, что вы найдете меня для этого способною, и скажете, что я не даромъ провела время, покуда не занялась своимъ маленькимъ хозяйством, Россіей».
А для этого вы должны узнать меня, Г. Ломоносовъ !
«Государыня! Я знаю васъ, знаю вашу великую душу, ваши безсмертныя дѣла !
— Пожалуста не льстите мнѣ, Г. Ломоносовъ!— сказала съ высокимъ своимъ простодушіемъ Екатерина. — Царямъ и такъ много сжигаютъ лишняго ѳиміама. Отъ васъ хочу я слышать только истину. Оставимъ пышныя фразы для парадовъ.
Ломоносовъ невольно пришелъ въ умиленіе отъ этой простоты въ разговорѣ величайшей изъ земныхъ владычицъ , и съ чувствомъ промолвилъ:
«Признаюсь, Государыня! я имѣлъ высокую идею о власти, облекающей мудрость ; но вы
превыше всего , что воображалъ я когда нибудь. Мнѣ остается только благоговѣть передъ Вами !... мой слабый умъ можетъ только удивляться Вамъ.
— А иногда и указать мнѣ что нибудь. Желала-бы я видѣть вокругъ себя побольше такихъ людей какъ вы! Я принуждена переписываться съ Французскими учеными, потому что мнѣ не съ кѣмъ изъ нашихъ отдохнуть умомъ. Вы, господа , такъ себялюбивы, что храните свои сокровища только для самихъ себя. А между тѣмъ у васъ въ рукахъ важная часть народнаго блага : просвѣщеніе. Мы можемъ желать его, а вы должны сотворить.
« Вся жизнь моя посвящена этому , Государыня! Но что могу я сдѣлать своими слабыми силами ?
— А развѣ мало уже сдѣлали вы? Ваши прекрасныя сочиненія будутъ образцами и для потомковъ , не только для современниковъ нашихъ. Вашъ примѣръ пробудитъ много сильныхъ умовъ ! Нѣтъ, Г. Ломоносовъ ! я сказала вамъ , что знаю васъ.... Вы уже сдѣлали много для будущаго и для настоящаго. Но я желала-бы придать вамъ еще больше силъ и средствъ. Довольны-ли вы своею участью ?
Могъ-ли Ломоносовъ сказать что нибудь кромѣ словъ:
— Высочайшими щедротами вашими и вашихъ предшественниковъ , я совершенно обезпеченъ и вознесенъ выше слабыхъ заслугъ своихъ.
— Вы не хотите на первый случай сказать мнѣ всего. Но, нѣтъ нужды ! Я сама знаю, что надобно вамъ.
Императрица начала разговоръ о настоящихъ занятіяхъ Ломоносова, распрашивала его о прежней его жизни , и доказала между тѣмъ, что знаетъ ее очень хорошо. Съ новыми увѣреніями въ своей благосклонности , она отпустила наконецъ его , послѣ аудіэнціи довольно продолжительной.
Нужно-ли прибавлять, какъ былъ осчастливленъ Ломоносовъ этимъ событіемъ своей жизни? Онъ тотчасъ побѣжалъ къ Шувалову, пересказать свой разговоръ съ Императрицею, и въ восторгѣ сердца не находилъ словъ для похвалъ ей. Шуваловъ слушалъ его, какъ вельможа , утратившій свою власть. Онъ, правда ,
не только не былъ въ немилости , но и пользовался особеннымъ расположеніемъ при Дворѣ, получалъ даже многія дѣла для исполненія, сохраняя свои мѣста. Но всѣмъ этимъ награждалъ его только умъ Екатерины, которая видѣла въ немъ полезнаго дѣйствователя. Онъ не имѣлъ уже никакой власти , никакого вліянія , и былъ просто исполнитель. Извѣстно, каково
бываетъ расположеніе падшихъ вельможъ. Онъ не возражалъ на похвалы Ломоносова, однако улыбался двусмысленно.
Около этого времени Ломоносовъ былъ принятъ въ Члены разныхъ иностранныхъ ученыхъ обществъ, между прочимъ Академій Стокгольмской и Болонской.