— Скажи Ломоносовъ : былъ-ли ты счастливъ ? счастливъ-ли теперь ?
« Твой вопросъ показываетъ какую-то неопытность сердца. Что ты называешь счастіемъ ? Для меня, счастіе полнота жизни, удовлетвореніе всѣхъ требованій , нравственныхъ и вещественныхъ. А возможно-ли это?... Голодный называетъ счастьемъ и то , когда ему подадутъ кусокъ хлѣба. Я, правда , уже давно не знаю что такое бѣдность , голодъ. Ты видишь: меня окружаетъ довольство. Но счастье-ли это?... И какъ шатко все , что выражаютъ
этимъ словомъ!... Сколько потерь испытываемъ мы въ жизни!... Нѣтъ, я зналъ минуты, а не полноту счастья!... Когда сынъ рыбака былъ помѣщенъ въ Заиконоспасскую Академію , онъ почиталъ себя на верху благополучія. Но вскорѣ онъ увидѣлъ грубость товарищей , невѣжество учителей, мѣлкость ихъ просвѣщенія. Монастырь казался ему тюрьмой, и онъ спѣшилъ въ настоящій міръ ученыхъ, въ Академію, въ Университетъ. Тамъ опять увидѣлъ онъ корыстныя побужденія, забвеніе своего высока- го сана, часто низость и униженіе. Самъ сдѣлавшись ученымъ, онъ плѣнился сильными земли, и въ ихъ обществѣ думалъ найдти совершенство. Новый обманъ ! Тутъ столько-же мѣлкаго , относительнаго , какъ и вездѣ. Наконецъ онъ приблизился ко Двору ; но и это не радуетъ его ! Тутъ есть свои разочарованія. Мы такъ далеки отъ высокихъ лицъ, обитающихъ тамъ, что можемъ только удивляться имъ !... Въ самомъ себѣ, другъ мой , надобно искать счастья. Но я не нахожу его и въ себѣ , потому что вижу слабость свою. Жизнь, которую видѣлъ и испыталъ я отъ Хижины поселянина до Царскаго дворца , жизнь тяготитъ меня, и я чувствую, что не долго могу переносить это бремя !
Виноградовъ не соглашался съ нимъ, потому что не понималъ его.
Но Ломоносовъ говорилъ искренно своему старому товарищу и другу. Онъ точно тяготился жизнью и чувствовалъ неполноту своихъ подвиговъ. Сверхъ того, разочарованіе его было совершенно. Чего не испыталъ этотъ человѣкъ, и въ чемъ не нашелъ онъ мгновеннаго, хоть иногда и блестящаго метеора! Любовь , дружба, слава , трудъ , все это было знакомо ему, и все являлось уже безъ розоваго покрова.
Онъ былъ однакожь вѣренъ слову, которое далъ Императрицѣ, и послѣ ея убѣжденій оставилъ свою пагубную страсть. Но эта страсть до такой степени обладала имъ, что не удовлетворяя ея, онъ сдѣлался грустенъ, молчаливъ, неприступенъ , и какъ будто ждалъ случая совершенно погубить себя. Случай представился скоро.
Для единственной дочери его нашелся женихъ, прекрасный молодой человѣкъ, Константиновъ , бывшій придворнымъ библіотекаремъ. По Русскому обычаю, на радостномъ пиршествѣ. надобно было выпить. Ломоносовъ удер: живался, даже отказывался, когда его убѣждали выпить одну рюмку , но наконецъ не устоялъ прошивъ искушенія. За рюмкой шла другая , и несчастная страсть его загорѣлась съ новою силой : онъ уже не могъ противиться ей , и въ началѣ 1765 года былъ въ полномъ разгулѣ.
Почти каждый день оканчивался у него весельемъ , прискорбнымъ для свидѣтелей.
Между тѣмъ Императрица не переставала наблюдать за нимъ. Узнавши о новомъ приступѣ несчастной страсти, она рѣшилась пробудить его отъ усыпленія, и приказала ему написать стихотвореніе на какой-то торжественный случай , съ тѣмъ , чтобы онъ явился съ нимъ лично къ ней, въ назначенный день.
Ломоносовъ получилъ приказъ ; но до срока оставалось еще нѣсколько дней , и онъ отложилъ свою работу. « Еще будетъ время, напишу! » сказалъ онъ, и проводилъ дни по прежнему. Наступилъ назначенный срокъ: Ломоносовъ не написалъ оды , и не могъ явиться къ Императрицѣ. Это огорчило ее , и она приказала ему явиться къ себѣ на другой-же день.
Поэтъ ужаснулся, когда его пробудили этимъ приказаніемъ. Мгновенно освободился онъ отъ чаду своего бурнаго веселья , и не спалъ всю ночь. Мысль , что онъ не исполнилъ воли своей высокой благодѣтельницы, поразила его не страхомъ , а угрызеніемъ совѣсти, стыдомъ. Онъ чувствовалъ презрѣніе къ самому себѣ.
Съ неизъяснимымъ чувствомъ вошелъ онъ во дворецъ. О немъ тотчасъ доложили , потому что объ этомъ было приказано напередъ. Им-
ператрица велѣла позвать его въ свой кабинетъ , гдѣ была она одна.
Лицо его выражало все, что чувствовала душа, такъ что при первомъ взглядѣ Екатерина увидѣла это, и когда онъ упалъ передъ нею на колѣни, преклонивъ голову , она сказала :
— Г. Ломоносовъ ! Я вижу , что вы сами вполнѣ чувствуете свой проступокъ. Хорошо! Я не стану упрекать васъ ; только требую непремѣннаго слова, что вы отказываетесь отъ своей страсти навсегда !