Нельзя отрицать того очевидного факта, что солдатская служба в то время была очень тяжелой, за малейшую провинность солдат могли подвергнуть тяжелым телесным наказаниям. Впрочем, они были характерны для армий всех европейских государств, кроме Франции, – и в Пруссии, и в Австрии, и в Великобритании они сохранялись вплоть до середины или даже до конца XIX века.
Во Франции они были отменены сразу после революции, а в России только в 1863 году.
Самым тяжелым было наказание шпицрутенами, которое представляло большую опасность для жизни и здоровья провинившегося солдата. В словаре Брокгауза и Эфрона указано, что по Своду военных постановлений 1839 года, осужденный должен был идти сквозь строй за унтер-офицером, держась за приклад ружья, штык которого был направлен против него, что мешало ему произвольно ускорять ход, чтобы избегать ударов. При экзекуции должны были находиться доктор и фельдшер для приостановки наказания в случае опасности его для жизни провинившегося. Учитывая большую смертность в русской армии от такого рода наказаний, последовало секретное (!) распоряжение великого князя Михаила Павловича об отмене шпицрутенов, которые были заменены розгами, а также о запрещении любых телесных наказаний на морозе. Розги, которые представляли собой тонкие гибкие прутья, были более мягким вариантом наказаний и ими секли за провинности даже дворянских детей как в семьях, так и в учебных заведениях.
Конечно, процветало и рукоприкладство. В «Воспоминаниях неизвестного», опубликованных в «Русской старине» в июле 1894 года, отмечалось, что чаще всего били солдат их непосредственные начальники – унтер-офицеры и фельдфебели. Гораздо реже к этому способу наказания прибегали офицеры. Но если это и происходило то, как правило, в армейских полках и некоторых непрестижных гвардейских, где офицерский состав пополнялся в основном из нижних чинов.
Нельзя сказать, что такие карательные меры по отношению к солдатам были только прихотью или самодурством начальников, их жестоко наказывали за дезертирство, трусость в бою, мародерство и другие воинские преступления. Часто это позволяло им избежать расстрела. Л. Н. Толстой в своем раннем произведении «Рубка леса. Рассказ юнкера» писал: «В России есть три преобладающие типа солдат, под которые подходят солдаты всех войск; кавказских, армейских, гвардейских, пехотных, кавалерийских, артиллерийских и т. д. Главные эти типы, со многими подразделениями и соединениями, следующие: Покорных, Начальствующих, Покорных и Отчаянных». Естественно, что во многом императивы их поведения определялись принадлежностью к указанному Толстым типу.
Наказания наказаниями, но в реальной действительности гораздо чаще наблюдалась обратная картина: офицеры заботились о своих солдатах и помогали им после службы найти достойное место в гражданской жизни. В период боевых действий стремление русских офицеров заслужить уважение своих солдат и личным примером вдохновить их на подвиги было повсеместным явлением. Так, например, в августе 1914 года в сражении под Каушеном (Пруссия) тяжелораненый поручик Кавалергардского полка князь Д. П. Кильдишев был вынесен под огнем неприятеля своими подчиненными с поля боя. Умирая, он на французском языке обратился к своему командиру полка генерал-майору князю А. Н. Долгорукову с просьбой наградить солдат, которые спасли его от плена. Обратите внимание – последняя просьба в его короткой земной жизни (ему было всего 27 лет) касалась не родителей, не любимой женщины, а солдат, которые воевали с ним рядом. И это далеко не единичный случай: в истории России много таких примеров.
Религия. Военные, как и все люди, которые часто сталкиваются со смертью, не могли не думать о Боге, хотя в повседневной жизни русских офицеров религия в ту эпоху не занимала сколь-нибудь значимого места.
Как вспоминал о своей службе в Кавалергардском полку декабрист князь С. Г. Волконский: «Вовсе не было ни в ком религиозности, скажу даже, во многих безбожничество». Безусловно, это явление было связано с пропагандой атеизма, получившего широкое распространение после французской революции в среде русского дворянства и аристократии. Граф Ж. де Местр, живший в России в начале XIX века и одно время достаточно часто беседовавший с Александром I, писал в своих воспоминаниях, что при русском дворе даже думали об полном упразднении церкви [28, с. 34].