Ситуация резко изменилась в Отечественную войну. Русские солдаты и офицеры перед Бородинской битвой, по веками освященной традиции, надевали чистые рубахи и исповедовались, потому что, как вспоминал впоследствии поручик Н. Любенков – «молитва для русского есть уже половина победы» [29].
Накануне Бородинской битвы солдатам и офицерам русской армии представили икону Смоленской Божьей матери, спасенную из горящего Смоленска. «Теперь, накануне великого дня Бородинского, главнокомандующий велел пронести ее по всей линии…. Везде творилось крестное знамение, по местам слышалось рыдание. Главнокомандующий, окруженный штабом, встретил икону и поклонился ей до земли» [30].
После бегства Наполеона из России, Александр I издал Манифест об окончании войны в котором, предписывалось ежегодно проводить молебен в память об этом событии. Таким образом, день окончания войны стал своеобразным религиозным праздником, символизировавшим победу православной веры над атеизмом. Императором было принято решение – «в ознаменование благодарности Нашей к Промыслу Божию, спасшему Россию от грозившей ей гибели, вознамерились Мы в Первопрестольном граде Нашем Москве создать церковь во имя Спасителя Христа». Но строительство этого храма, являвшегося коллективным кенотафом русских воинов, погибших в войне с Наполеоном, по целому ряду причин было завершено только к концу XIX века.
Молебен накануне Бородинского сражения.
Цветная литография с рисунка Н. Самокиша
Просуществовал он недолго – его взорвали и уничтожили в 1931 году.
После взятия Парижа во время празднования православной Пасхи 10 апреля 1814 года, по решению российского императора армии всех государств, включая французскую, собрались на военный парад и православный молебен на площади Конкорд, чтобы принести благодарность Богу за окончание войны. На месте казни французского короля Людовика XVI установили алтарь, и Александр I назвал это действие «очистительной молитвой и духовным торжеством России в сердце Франции».
Благодарственный молебен союзных армий на площади Людовика XV в Париже 10 апреля 1814 года.
Игнатий Себастьян Клаубер с оригинала Джузеппе Бажетти.
Он не без гордости написал обер-прокурору Святейшего синода князю А. Н. Голицыну: «Торжественной была эта минута для моего сердца; умилителен, но и страшен был для меня момент этот… Духовное наше торжество в полноте достигло своей цели… Мне даже было забавно тогда видеть, как французские маршалы, как многочисленная фаланга генералов французских теснилась возле русского православного креста и друг друга толкала, чтобы иметь возможность скорее к нему приложиться».
Невзирая на то, что атеистическое мировоззрение постепенно проникало в верхние слои общества, в том числе и в офицерский корпус, многие русские мыслители понимали, что отрицание христианства разрушает корневые основы воинского служения, лишает его сакрального смысла. Эту мысль замечательно выразил Достоевский в своем знаменитом романе «Бесы»: «Об атеизме говорили и, уж разумеется, Бога раскассировали. Рады, визжат. Кстати, Шатов уверяет, что если в России бунт начинать, то чтобы непременно начать с атеизма. Может, и правда. Один седой бурбон капитан сидел, сидел, все молчал, ни слова не говорил, вдруг становится среди комнаты и, знаете, громко так, как бы сам с собой: «Если бога нет, то какой же я после того капитан?» Взял фуражку, развел руки и вышел» [12, с. 180].
Атеизм, который открыто культивировался в это время во Франции и других европейских странах, оказал значительное воздействие на культуру и быт русского дворянского сословия. Проникал он в Россию, как и другие идеологические концепции и учения, в основном через масонские ложи.
Масоны. Как и многие представители высшей аристократии России, некоторые гвардейские офицеры в начале XIX века были членами многочисленных масонских лож. Офицер лейб-гвардии Конного полка и одновременно член петербургской ложи «Соединенные друзья» Ф. Я. Миркович вспоминал: «Здесь я должен еще упомянуть об одном замечательном обстоятельстве, – об учреждении масонской ложи в полку».
Далее он отметил, что в масонстве всех офицеров привлекало правило – «во всех случаях, помогать один другому, без различия народности и вероисповедания, так как все масоны считались между собою братьями». Он указывал, что в традициях масонства было оказание помощи всем, кто был ранен, попал в плен или ограблен. Для этого «стоило ему только, посредством условных знаков, встретить брата масона между врагами, тот должен был ему оказывать помощь». Именно поэтому, по мнению Мирковича, Александр I негласным образом разрешал и даже поощрял учреждение масонских лож во всех гвардейских полках. Учитывая то обстоятельство, что российский император имел, как считают некоторые историки, одну из самых эффективных личных разведок в Европе, можно предположить, и этому есть косвенные подтверждения, что участие гвардейских офицеров в деятельности масонских лож осуществлялось по его прямому указанию.