Такое отношение офицеров к присяге ясно показал Толстой в своем романе «Война и мир», когда Николай Ростов в эпилоге романа говорит Пьеру Безухову: «Ты говоришь, что присяга условное дело и на это я тебе скажу: что ты лучший мой друг, ты это знаешь, но, составь вы тайное общество, начни вы противодействовать правительству, какое бы оно ни было, я знаю, что мой долг повиноваться ему. И вели мне сейчас Аракчеев идти на вас с эскадроном и рубить – ни на секунду не задумаюсь и пойду. А там суди как хочешь» [35, с. 636]. Обратите внимание – присяга для русского офицера, в данном случае для Ростова, никогда не была условным понятием, как бы не пытались его убедить в обратном вестернизированные представители дворянского общества.
Полный текст воинской присяги (точнее – клятвенного обещания в соответствие со Сводом законов Российской империи) во времена Николая I гласил: «Я (фамилия, имя) обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом пред Святым Его Евангелием в том, что хочу и должен Е. И. В., своему истинному Всемилостивейшему Великому Государю императору Николаю Павловичу, Самодержцу Всероссийскому и Е. И. В. Всероссийского престола Наследнику, Его Императорскому Высочеству Великому князю Александру Николаевичу верно и нелицемерно служить и во всем повиноваться, не щадя живота своего, до последней капли крови, и все к высокому Е. И. В. самодержавству, силе и власти принадлежащие права и преимущества, узаконенные и впредь узакониваемые, по крайнему разумению, силе и возможности предостерегать и оборонять и при том, по крайней мере, стараться споспешествовать все, что к Е. И. В. верной службе и пользе государственной во всяких случаях касаться может. О ущербе же Е. И. В. интереса, вреде и убытке, как скоро о том уведаю, не токмо благовременно объявлять, но и всякими мерами отвращать и не допущать тщатися, и всякую вверенную тайну крепко хранить буду и поверенный и положенный на мне чин, как по сей генеральной, так и по особливой определенной и от времени до времени Е. И. В. именем от поставленных надо мною начальников определяемым инструкциями и регламентам и указам надлежащим образом по совести своей исправлять и для своей корысти, свойства, дружбы и вражды противно должности своей и присяги не поступать и таким образом себя вести и поступать, как верному Е. И. В. подданному благопристойно есть и надлежит, и как я пред Богом и Судом Его Страшным в том всегда ответ дать могу, как суще мне Господь Бог душевно и телесно да поможет. В заключение же сей моей клятвы целую слова и Крест Спасителя моего. Аминь».
Современного читателя, как представляется, не может не поражать торжественность и величавость слов присяги. Она носила характер священнодействия, имевшего глубокий духовный смысл, и принималась в воинских подразделениях в парадной форме при развернутых знаменах. Изменить присяге – означало отречься не только от императора, но и от Бога, то есть от того, что составляет сущность человека – от Высшего смысла жизни. Это в наш век, лишенный всяких духовных начал, кроме неуемной жажды денег, в век в котором нет иных ценностей^ кроме материальных, эти слова могут восприниматься иронически, но в минувшие столетия это было далеко не так.
Насколько понятие присяги и связанной с ней личной чести для дворянина и офицера было выше многих иных соображений, свидетельствует тот факт, что после начала восстания в Варшаве в 1830 году шесть польских генералов и один полковник были убиты за отказ присоединиться к восставшим. Это граф М. Гауке, граф С. Потоцкий, Й. Новицкий, И. Блюмер, С. Трембицкий, Я. Сементковский, полковник Ф. Н. Мецишевский.
Вандер Г. Б. Николай I сообщает гвардии о восстании в Польше.
У графа М. Гауке была изрублена и повешена его жена. Их подвиг был увековечен в памятнике, воздвигнутом в центре Варшавы по решению Николая I. Естественно, что в независимой Польше он был разрушен.