Мне же лично кажется, что только таким литературным (де|маршем можно убрать тот скандал, в котором я и сейчас еще вязну.
А хотелось бы малый остаток жизни спокойно поработать.
Извини, мой дорогой Костинька, что я этим делом беспокою тебя. Я написал несколько слов В. Каверину, но он не в Секретариате. И я не уверен, что с ним посчитаются.
Да я и не стал бы поднимать все это дело, но мне почему-то думается, что такой выход необходим во всех отношениях.
Итак, прошу тебя позвонить директору издательства, согласовавшись с Секретариатом.
Твой (уже старый)
Мих. Зощенко.
Извини еще раз, что беспокою тебя своими делами.
P. S. Теперь у меня другая (маленькая) квартира (в том же доме). Ежели когда-нибудь напишешь: Ленинград, канал Грибоедова, 9, кв. 119.
Целую тебя,
Мих.
12 июля 1956 г.
Костинька, сердечно благодарю тебя за твое доброе письмецо и за твое «поручение», которое выполнил Ал. А. Сурков.
Госиздат и в самом деле подписал со мной договор на однотомник. Причем книгу выпустят еще в этом году (в декабре). Это, конечно, порадовало меня.
Без такой книги мне не хотелось возвращаться в литературу, и поэтому я перебивался переводами. Но теперь дело меняется. И ежели господь бог даст мне здоровья, то я еще, быть может, снова «изумлю мир» какими-нибудь сочинениями.
Однотомник мой я складывал не без грусти. Я думал, что в юности я и в самом деле надебоширил. Ничего подобного! Добродетельные рассказы! И даже с педагогическим уклоном.
На днях сдаю книгу издательству. В общем, событие это большое в моей тусклой жизни. И я снова чувствую себя литератором — то, чего не было у меня 10 лет.
Еще раз благодарю тебя и обнимаю.
Твой М. Зощенко.
М. М. Зощенко — В. Е. Ардову
…дела мои, Витенька, пошли в гору. Госиздат печатает мой однотомник — рассказы 20-х и 30-х годов (25 листов). Книга выйдет в этом году, до декабря — как обещает издательство. Так что я несколько разбогател — чего не было со мной лет пятнадцать.
Все остальные мои (литературные) дела тоже сейчас в порядке и сулят золотые горы. 17/VII.56.
…Вторая книга моя (избранные рассказы) выходит-таки в Госиздате, но выходит (опять) в малом тираже. Хотели печатать 150 тысяч, а дошли до 80. Стало быть, книги опять не появятся на прилавке.
Вообще-то мне наплевать, но денежно — огорчительно. Все еще не могу разбогатеть, чтобы заняться литературой, как прежде.
Книга выходит в конце апреля либо в начале мая. Верстка уже подписана. Но книга — тощая. Из 37 листов оставили 27. И тут — убыток.
Под конец жизни стал скуп. И кроме гонорара ничем не интересуюсь.
30/III 57 г.
М. М. Зощенко — К. И. Чуковскому
Благодарю Вас, дорогой Корней Иванович, за Вашу милую открытку.
Как жаль, что Вы не написали мне — что хорошо и что плоховато в моей книге!
Сейчас передо мной верстка моего однотомника (для массового тиража Госиздата) и я в затруднении — надо вычеркнуть 10–12 рассказов, так как в сборнике на несколько листов больше, чем следует. И я не знаю, что убрать, чтобы не попортить сборника.
Ах, если бы у Вас нашлось минут десять для этого дела! Вы бы написали мне, что в моей книжке Вам было огорчительно или же неприятно видеть.
Как это помогло бы мне.
Ведь можно написать в 2-х словах — перечислить несколько названий, ежели книга у Вас под рукой.
Я на всякий случай задержу верстку на неделю.
Но, конечно, пусть это Вас ни к чему не обязывает, дорогой Корней Иванович. Я и без этого (как и всегда) буду Вас сердечно любить и почитать Ваш светлый разум.
Да и тени не будет неудовольствия. Но просто я подумал, что мне и в самом деле очень бы сейчас помогли Ваши самые краткие замечания.
Кстати скажу, что и в первый и в массовый сборник (они по содержанию почти одинаковы, но во 2-м сборнике на 8 листов больше) я не включал «дискуссионных произведений».
Хотелось сделать простенькую книжку.
Что, мне кажется, и удалось?
Но не буду задавать вопросов. Сейчас речь только идет о том, что надлежит вычеркнуть из сборника.
Очень порадуюсь, если получу вторую Вашу открыточку.
Ваш Мих. Зощенко.
4 янв. 57 г.
М. М. Зощенко — К. А. Федину
3 декабря 1957 г.
Дорогой Костинька, спасибо за книгу. Читаю ее с великим интересом и с наслаждением. И вовсе не потому, что там имеются страницы обо мне.
Обо мне — иная речь. Читая твою статью, я не раз от изумления подскакивал на стуле — до того тонко и умно ты проанализировал многие мои «ситуации».
Вот — почти прожил я свою жизнь, а не знал, что ничто не укрылось от твоих глаз. В другой раз (ежели вторично буду жить) поведу себя в юности более осмотрительно.
Но вот что смущает меня в твоей удивительной статье. В молодые годы мои, когда в душе было много гордыни, я и в самом деле обижался и «на Горбунова» и даже, пожалуй, на Лескова». А теперь строго смотрю на литературу. Увидел в моих сочинениях множество самого непростительного сору. И отчасти по этой причине стало мне как-то неловко и совестно от твоей высокой похвалы. Поверь: говорю об этом не от ханжества, а по чистой справедливости.
И второе дело: беспокоюсь — не выпустили бы на тебя какого-нибудь доктора филологических наук, типа Ермилова, который совершенно уверен, что я-то и есть мещанин, а что он (со своей неумытой харей) уже протиснулся в первые ряды коммунистического общества.
Было бы огорчительно, если б кто-нибудь из таких задел бы тебя. Ну да бог милостив!
А в общем, благодарю тебя, мой старый друг, что ты захотел вырвать из плена мой почти погасший дух. В молодые годы, прочитав столь высокую похвалу, я бы тебе сказал: «Уж и не знаю, дружище, сумею ли я оправдать твои надежды!»
А нынче подвертываются на мой язык какие-то совсем иные слова. Что-то, понимаешь, вроде: «И новая печаль мне сжала грудь, мне стало жаль моих покинутых цепей…»
Да, за 15 лет я привык к моим веригам. Привык к мысли, что обойдусь без литературы. Ложась спать, я уже перестал думать о ней, как думал прежде — всякий вечер. Да и сейчас я не мыслю себя в этом прежнем качестве.
И вот теперь твоя статья ужасно, ужасно встревожила меня. Как? Неужели надо будет опять взвалить на свои плечи тот груз, от которого я чуть не сдох? А ради чего? И сам не знаю. Мне-то какое собачье дело до того — какое будет впредь человечество.
Много было во мне дурости. За что и наказан.
Что же теперь? Нет, я, конечно, понимаю, что формально почти ничто не изменится в моей жизни. Но в душе, вероятно, произойдут перемены. И вот я не знаю — хватит ли у меня сил отказаться от того, что так привлекало меня в юности и что теперь опять, быть может, станет возможностью.
А надо, чтобы хватило сил отказаться. Иначе не умру так спокойно, как я рассчитывал до этого чрезвычайного происшествия, какое ты вдруг учинил в моей жизни своей статьей обо мне.
Целую тебя, мой старый друг. И еще раз благодарю тебя за твое доброе сердце и за твой светлый разум.