— Я тоже старый, — сказал отец наместник. — И меня, выходит, на сервелат?
Коську отправили было на пенсию, но его выпросил у монастыря многодетный отец, пояснив, что работы для лошади в его хозяйстве немного, да вот сынишки мечтают о коне. Словом, Коська опять осёдлан, и мальчики двадцать первого века подражают воинам Древней Руси.
Однажды в метельную, снежную зиму ко мне приехали на джипе гости из Москвы. Помолились в Оптиной, причастились. А потом захотели съездить в Ильинское, знаменитое своей красотой: белый храм на горе, даль необъятная, а под горою святой источник, известный своей целебной водой. Уехали засветло, а вернулись в сумерки, рассказав, что из-за заносов в Ильинское не пробиться, и они угодили в такие сугробы, что с трудом откопали свой джип. Делать нечего, не повезло. Сели ужинать, а тут приехали гости из Ильинского.
— Да как же, — удивились москвичи, — вы смогли приехать из Ильинского?
— А нас на санях Коська привёз.
Да, лошадка всё же незаменима.
ВОЛЧОК
Я не собачница. И если в конуре возле моего дома постоянно живёт та или иная собака, то происходит это лишь потому, что иногда невозможно выдержать взгляд бездомного голодного пса. Такие собаки уже ничего не просят, и, привыкнув быть отверженными людьми, они лишь молча смотрят человеку в глаза. И если ты пожалеешь и покормишь пса, то тут же отзовётся собачье сердце и вступит в силу главный собачий закон: «Приласкай собаку на миг, а потом она будет ждать тебя всю оставшуюся жизнь».
Впрочем, у первой моей собаки была хозяйка — юная генеральская дочка Варенька, поселившаяся с компанией своих сверстников в избе возле Оптиной пустыни. Однажды Варя поймала на лугу смешного рыжего щенка с толстыми лапами и дала ему имя Волчок — в память вот о каком предсказании преподобного Оптинского старца Нектария. Старец был прозорлив, и, когда его спросили, как будут жить люди в будущем, он вместо ответа запустил волчок, или юлу по-нынешнему, обозначая, в каком бессмысленном, похоже, кружении будет жить, суетясь, человек.
Кстати, щенок тоже любил покружиться, пытаясь поймать себя за хвост. А ещё в немом обожании он постоянно кружил вокруг Вари. Впрочем, Вареньку в их компании обожали все. Молодые люди были, похоже, влюблены в неё, но говорить о любви запрещалось, потому что девица сразу же объявила, что у них не изба, а «скит» и она намерена стать монахиней. В общем, юные подвижники почти месяц играли в «монахов» — строго постились, подолгу молились и очень важничали притом. А потом важничать надоело, и Варя весело предложила новый план — поехать в Африку спасать голодающих, а также освободить Россию от ига олигархов. Впрочем, планы у компании часто менялись. Молодость бурлила неперебродившим вином, и, как писал Салтыков-Щедрин, «чего-то хотелось — то ли конституций, то ли севрюжины с хреном».
Но кто же в юности не предавался пылким безрассудным мечтам? «Река жизни нашей, — писал преподобный Феофан Затворник, — пересекается волнистой полосой юности. Это время воскипения телесно-духовной жизни». И это, по словам преподобного, время столь опасных искушений, когда юность будто в огне, и беда, если нет рядом мудрых родителей.
Но вот другая беда — неверующие родители, высмеивающие «мракобесов-попов». Собственно, молодые люди потому и сбежали из дома в свой «скит», что это была отчаянная попытка защитить свою веру. А ещё, заметим справедливости ради, это был тот беспощадный юношеский бунт, когда дети даже не замечают, как кровоточит сердце родителей. Во всяком случае, когда папа-генерал пообещал разнести монастырь по кирпичику, чтобы не сманивали из дома детей, Варя высокомерно сказала ему в глаза:
— У Варвары-великомученицы тоже был, как у меня, изверг отец.
Однако визит генерала в монастырь имел неожиданные последствия. Во-первых, генералу очень понравилось монастырское подсобное хозяйство, и он даже долго рассказывал батюшке, что у них при воинской части тоже есть огороды, а для солдатской столовой откармливают свиней. А во-вторых, генерала умилила картина — его дочь-белоручка (постель за собою дома не уберёт!) моет в трапезной полы, и при этом чистенько-чистенько.
— В монастыре плохому не научат, — говорил он потом дома. — А что дочка верует в Бога, то ведь у каждого своя дурь.
Но вскоре эта «дурь» посетила генерала. Он крестился, стал ездить по святым местам и увлёкся отечественной историей, донимая теперь дочь разговорами:
— Представляешь, Варька, Пётр Первый, оказывается, не только буянил, но пел на клиросе и даже акафист написал.