О дальнейшем мне рассказывала уже подруга:
— Ушла моя Еленка на экзамен и пропала, а я с утра у раки преподобного Сергия с колен не встаю. Плачу, молюсь, а время уже к вечеру. Смотрю, идёт моя Еленка и от слёз говорить не может. Только показывает мне один палец — это значит, что её приняли в первый класс.
Настоящая кавказская война началась много позже того времени, когда Елена поступила в семинарию. А тогда жизнь в городе моей подруги опять вошла в мирную колею. События прошлого теперь уже расценивали как мелкую заварушку или дворцовый переворот под канонаду. И совет старца уезжать с Кавказа муж моей подруги отверг как чепуху. А зачем уезжать, если жизнь налаживается? На Кавказе, наконец, было дело его жизни — фирма, вилла, много недвижимости, а большие деньги давали чувство неуязвимости. Между тем моя подруга, уже оформившая развод с мужем, получила от старца новое послушание — купить два дома: один возле Оптиной пустыни, а другой на Ставрополье, откуда они с мужем были родом. Зачем два дома одному человеку, я не понимала, но у подруги на всё был один ответ: «Так батюшка благословил».
Как раз в это время подруга получила родительское наследство и тут же истратила всё до копейки, купив хороший дом в родных краях. С покупкой же дома возле Оптиной ничего не вышло. То есть дом мы нашли, и бывший муж обещал выделить деньги не только на его приобретение, но и многажды больше, считая себя обязанным обеспечить достойную жизнь матери своих детей. Но когда этот человек, охотно вкладывавший деньги в недвижимость на Кавказе, осмотрел наш сельский объект недвижимости, то изрёк:
— Хижина дяди Тома. Нет, на эти фазенды с удобствами на грядках я денег никогда не дам.
Итогом поездки стал ультиматум — пусть моя подруга выбирает любой дом или виллу из его кавказских владений и возвращается с дочкой домой, а иначе ни она, ни дочь не получат даже копейки на хлеб.
Предприимчивая Еленка, не собираясь бросать учёбу, тут же устроилась в семинарии уборщицей. А подруга поселилась в доме на Ставрополье, чтобы, как благословил старец, перед уходом в монастырь отремонтировать его. В письмах подруги теперь сообщалось, как по великой милости Божией печник из храма, где она пела на клиросе, сложил ей бесплатно печь с камином, а ещё нашёлся покупатель на её шубу и теперь можно начать ремонт. Из писем угадывалось, что подруга бедствует, распродавая с себя последнее. И я досадовала, жалея её: да что за прихоть — благоустраивать дом, в котором не собираешься жить? Но подруженька у меня, повторю, дитя послушания, и сокрушалась она лишь о том, что никак не может выполнить благословения старца и вывезти с Кавказа свои и дочкины вещи — муж, мол, сразу заболевает при мысли, что дочка уже не вернётся домой. «Значит, надо терпеть и молиться, — писала она в письмах, — чтобы Господь даровал душе его мир».
Дом в станице на Ставрополье был наконец благоустроен. На окнах уже висели нарядные занавески, а в камине весело потрескивали дрова, когда грянула большая кавказская война. Город, где жил муж моей подруги, пылал в кольце огня, и очевидцы рассказывали потом — это был залитый кровью ад. Никакие самолёты и поезда оттуда уже не ходили. Телефоны молчали, а подруга с батюшкой снова и снова пытались дозвониться в пылающий город. Неожиданно ответила бабушка-соседка, оставшаяся умирать в этом аду.
— По-моему, ваши живы, — сказала она спокойно. — Я видела в окно, как ваш сын, муж и эта новая жена с малышами садились в машину. Правда, у подъезда их обстреляли — даже стёкла брызнули, но крови, кажется, не было.
А потом, уже из приграничного селенья, позвонил сын:
— Мама, мы живы и едем к тебе. Правда, машина у нас подбита, но едет пока. Мама, не волнуйся, у папы есть план, как пробиться… Мама, молись! — вдруг закричал сын. — Мы погиба…
Связь прервалась. Батюшка взял у помертвевшей матери гудящую трубку и, ничего более не услышав, велел пройти по станице, собирая людей на молебен.
Много людей пришло тогда в храм. Граница здесь рядом, почти в каждом доме беженцы. И станичникам не надо было объяснять, что это такое, когда машина с детьми пытается прорваться под обстрелом через линию фронта. Молебны служили весь день — святителю Николаю Чудотворцу с акафистом, Божией Матери с акафистом в честь иконы «Взыскание погибших», а потом Всем Святым, в земле Российской просиявшим. Когда же по времени стало ясно — они не доехали, начали читать акафист святой великомученице Варваре, умоляя если не о жизни, то о «христианской кончине живота». Уже дочитывали акафист, когда кто-то крикнул: «Едут!»