Меня тоже уговаривали встать в ряды животноводов и даже корову благословили в монастыре. Я было дрогнула — всё же бесплатно, да батюшка Илий остановил: «Ну, куда тебе корову? Куда?»
Потом мне пытались подарить коз, обещая очень хорошо заплатить, если избавлю хозяев от них. Отбивалась я от этих даров словами: «Нет благословения. Не возьму».
А потом ко мне привезли на машине туго завязанный мешок с поросёнком и занесли его в хлев, сказав весомо:
— Батюшка благословил. Так-то!
Делать нечего — пришлось развязывать мешок. Со свиньями я никогда дела не имела и выращивала Феньку по книжке, написанной английским ветеринаром. Англичанин, похоже, был поэт и описывал свиней как высокоинтеллектуальных животных с тонкой нервной организацией. Оказывается, свиньи легко впадают в депрессию, а потому нуждаются в развлечениях. В Англии, как вычитала я из книжки, есть даже специальные игрушки для свиней. Что за игрушки, не поняла, но на всякий случай купила Феньке мяч. К удовольствию юных паломников, Фенька лихо гоняла мяч, но в азарте прокусывала его. И всё-таки англичанин подвёл меня, внушив пагубную мысль, что свиней надо кормить строго по часам. Месяц я ублажала Феньку по английской методе, а потом обнаружила — у нас в деревне кормят свиней не по часам, а когда удобно хозяйке. Попыталась и я отстоять свои права, но Фенька быстро доказала — слабо. Она уже с точностью до минуты усвоила время кормления, и если кормить её полагалось, скажем, в 16.00, то уже в 16.01 свинья начинала истошно визжать. Причём визжать не умолкая она могла хоть до ночи. А визг был такой надрывно-отчаянный, что соседи не выдерживали, обещая разделать на шашлык свинью и меня. Так я оказалась заложницей свиньи. Позовёт, бывало, батюшка на молебен, а я отказываюсь:
— Не могу. Мне надо Феньку кормить.
Словом, Фенька держала меня в таких ежовых рукавицах, что к концу соборования я изнемогала от нетерпения: почему так долго? Скоро ли кончится? Ведь Фенька три часа уже истошно визжит.
После соборования опрометью кинулась домой и первым делом метнулась в хлев кормить орущую свинку. После Феньки бросилась готовить ужин домашним, а потом весь вечер бегала с вёдрами от колодца, поливая огород. Присела отдохнуть и задумалась: что-то явно не так, а что — не пойму. Думала, думала и вспомнила — у меня же отчаянно болела спина. Вот такое было соборование, когда я буквально ЗАБЫЛА про болезнь.
Раньше я часто рассказывала об этом дивном исцелении, уговаривая заболевших друзей прежде всего пособороваться. А потом перестала рассказывать, и вот почему. Когда профессор в отчаянии сообщил мне, что жить ему осталось лишь сорок дней, я попросила схиархамандрита Илия помолиться о нём.
— Передай ему, — сказал старец, — пусть пособоруется. Все под Богом ходим, и всё управит Господь.
Но когда я передала профессору слова старца, тот возмущённо воскликнул:
— Вы что — моей смерти желаете?
— Почему смерти? — опешила я.
— Да потому что соборуются лишь перед смертью. Я жить хочу, а вы мне про смерть!
Кстати, такое отношение к соборованию характерно не только для профессора. Вот случай из медицинской практики Козельска. Одну старушку со злокачественной раковой опухолью положили в больницу, а вскоре выписали, обнаружив: лечить там нечего — рак уже полностью разрушил печень, и онкологи отказались от безнадёжной больной.
Навещала старушку лишь прихожанка Оптиной пустыни терапевт Ольга Анатольевна Киселькова, стараясь хоть как-то поддержать её. Но смерть надвигалась с такой очевидностью, что Ольга Анатольевна предложила больной вызвать священника, чтобы причаститься и пособороваться на дому. И тут последовал такой взрыв возмущения, что куда там профессору! Старушка тут же написала жалобу в Министерство здравоохранения с требованием наказать безнравственного врача тов. Киселькову. Врач, негодовала она, должен вселять в людей оптимизм, а тов. Киселькова подрывает её веру в исцеление и предлагает собороваться, будто смерть уже. Не на такую напали, восклицала в письме бабуля, ибо она всю жизнь была оптимисткой, а потому умела бороться и побеждать. Отправить жалобу в Москву оптимистка не успела. Так и умерла без причастия и соборования, но с обличительным письмом в руках.
Почему же иные так боятся соборования? Может быть, дело в той исторической практике, когда во времена уже начавшейся апостасии соборовались действительно лишь перед смертью? Но история православия гораздо шире практики времён апостасии. На Руси уже с XVII века практикуются массовые соборования православных по храмам и монастырям. А вот выписка из жития преподобного Оптинского старца иеросхимонаха Анатолия (Потапова): «Преподобный Анатолий, следуя оптинской традиции, регулярно совершал Таинство Елеосвящения, придавая ему большое значение в духовной жизни христиан и благословляя собороваться всем, в том числе молодым и внешне здоровым людям. Старческое соборование представляло собою праздничную картину». На соборование являлись в праздничной одежде, а «батюшка Анатолий, совершая Таинство, сам весь светился, пребывая в восхищении Святаго Духа. Соборование у Старца исцеляло многие душевные и телесные недуги».