И опять расскажу о той самой монахине, что убеждала доверчивого десантника сжечь свой паспорт. Правда, сжигать паспорта она больше не призывает, ибо уже, как и мы, разобралась в этом вопросе. И всё же не монахиня, а ходячий митинг, и в азарте обличения она иногда так грубо, до слёз оскорбляет людей, что один паломник, вспыхнув, сказал:
— Батюшка, благословите, и я порву её, как Тузик грелку!
— Как можно? — изумился священник. — Она ведь женщина, сосуд немощный.
Словом, жизнь нашей монахини напоминает сводки с линии фронта: она воюет — против неё воюют, и некоторые уже обращались в инстанции с требованием «принять меры». Да, но какие меры можно принять, если женщина живёт вне монастыря и никакие священники ей не указ? А только слаб человек, и очень хочется, чтобы кто-то поставил на место этих невыносимых в общежитии, больных, скандальных и несчастных людей. Пусть кто-то заставит их исправиться, и желательно быстро: «Порося, порося, стань карася!» И однажды паломники отправились к старцу жаловаться на монахиню, полагая, что уж он-то заставит её стать иной. А мудрый батюшка сказал:
— Только Господь может смирить эту гордыню, и Он смирит её со временем скорбями и болезнями.
Так всё и вышло. Монахиня теперь редко бывает в монастыре, кочуя из одной больницы в другую. В довершение всех бед монахиня стала слепнуть, и надо было срочно отвезти её на операцию в московскую клинику. И тут — ну кто меня тянул за язык? — я сказала, что сегодня мы со знакомыми едем на машине в Москву и, конечно, поможем страдалице. Более того, я зачем-то сообщила монахине, что наш водитель, профессор, долгие годы жил и преподавал в Америке. В общем, инициатива наказуема, и поездка в итоге превратилась в пытку. Всю дорогу монахиня злобно обличала Америку и самого профессора, послужившего «сатане» в самом «царстве сатаны». Слушать это было так стыдно, что, желая хоть как-то переменить разговор, я попросила профессора рассказать об Америке. Какая она?
— Очень красивая страна, — ответил он. — Знаете, в университетском городке наш дом стоял среди сосен, и на рассвете к окнам приходили олени. А на крыльце, как домашние кошки, сидели зайцы. И никто не пытался содрать с них шкуру, зажарить и съесть. Американцы с особой нежностью относятся к природе и очень любят свою страну. И когда случаются какие-то бедствия — у нас в таких случаях ругают правительство, всё русское и русских, — американец поднимает над своим домом национальный флаг, провозглашая: «Мы Америка, и мы выстоим!»
— Почему же вы вернулись в Россию из этого американского рая? — насмешливо спросила монахиня.
— Потому что в Америке мои дети стали бы американцами, а я хочу, чтобы они выросли русскими православными людьми. Да, жить в России труднее, а только нет ничего выше нашего православия. Вот смотрите, мы ежедневно читаем одни и те же молитвы. И будь это обыкновенные слова, они давно бы наскучили нам. А мы молимся Господу с сердечным волнением, потому что Дух дышит, где хочет, и Дух животворит.
Профессор увлечённо говорил о том, что только с Божьей помощью и при дарованной нам Господом свободе воли формируется по-настоящему интересная творческая личность, уже не подчинённая политизированной деспотии века и рабству земных страстей. Монахиня затихла, казалось, заслушавшись. И вдруг обнаружилось — ей плохо, и в больницу нашу попутчицу внесли уже на носилках. Профессор, переживая, совал медсёстрам деньги, чтобы купили больной фрукты и всё необходимое. А монахиня виновато сказала ему:
— Простите, что наговорила вам всякой ерунды. Это болезнь у меня такая — тиреотоксикоз. А он вызывает такие приступы вспыльчивости, что я, как безумная, бросаюсь на всех. Не обращайте, пожалуйста, внимания и простите меня ради Христа!
С годами монахиня заметно смягчается и уже усматривает связь своих болезней с той болью, какую она, бывало, причиняла людям. Меняемся с годами и мы. Былую счастливую уверенность неофитов, что мы неуклонно приближаемся к святости, сменило теперь чистосердечное покаяние: «Согреших, Господи, на небо и пред Тобою». А даже небо зовёт нас ныне к покаянию, явив такую засуху в огненное лето 2010 года, когда, по слову пророка Иеремии, небеса «сделались медью» и стали епитимьей за наши грехи. «Земля, расколотая засухой и как бы окаменевшая, уничтожила труд земледельцев, — говорит в Слове о засухе святитель Иоанн Златоуст. — Таков плод греха, таковы жертвы нечестия за то, что мы не пошли по путям Бога».
Праведен Суд Божий, ибо, по слову святого Иоанна Златоуста, мы бесчестим Творца своей постыдной жизнью — страшимся, как трусы, пути исповедничества, не милуем бедных, не сострадаем неудачникам и в горячечном превозношении над людьми становимся «судьями неумолимыми». Не потому ли Господь посылает нам столько скорбей, что иначе нас не смирить?