Расстались мы, как расстаются в Оптиной, друзьями и собираясь непременно встретиться в будущем году, чтобы поговорить уже подробнее о том, что так дорого сердцу в истории нашего Отечества.
ПАЛОМНИК С ВОСТОКА
В Оптиной пустыни несколько месяцев жил паломник казах, поражавший вот какой странностью. При виде любого священника он молниеносно бросался к нему и, распростёршись ниц на полу, припадал лицом к его ногам. Батюшки каждый раз поднимали его с пола и всячески урезонивали, но ничего не помогало. От встреч с казахом уже стали уклоняться. Во всяком случае, вспоминается такое. Молодой иеромонах вышел из храма и, опасливо оглядевшись, нет ли поблизости странного паломника, спокойно пошёл к себе в келью. И вдруг из-за дерева к нему метнулся казах и, распластавшись в пыли крестообразно, в каком-то священном ужасе припал к его ногам.
Почему он так делает, никто не знал, а понять хотелось.
— Может, у них на Востоке так принято? — говорили паломники из Рязани, не знакомые с нынешней цивилизованной Азией. — Восток — дело тонкое.
А смуглолицый казах идеально вписывался в этот псевдовосточный лубок. Послушание он нёс тогда на конюшне. И когда этот сын Востока как влитой сидел на коне, то оживали в памяти картины истории: бескрайняя степь, орда Чингисхана и кочевник, целующий туфлю повелителя. Словом, тут являло себя то лукавство человеческого разума, когда, не в силах объяснить необъяснимое, мы подгоняем ответ под вопрос.
Только позже стало известно: в монастырь приезжал по-европейски образованный казахский писатель. А попал он в Оптину так. Писатель сильно осуждал их приходского священника, попавшего тогда в больницу, а там — на операционный стол. Именно в тот день и час, когда оперировали священника, писателю в поликлинике удаляли зуб. Сделали ему обезболивающий укол, а дальше он ничего не помнил. Душа его отделилась от тела и попала в область адского ужаса. Здесь ему явился преподобный Амвросий Оптинский и грозно обличил за осуждение священства. Очнулся писатель уже в реанимации и объявил жене и детям, что душа его в аду, а это такая невыносимая пытка, что он уходит в монастырь навсегда.
Он действительно приехал в Оптину с решимостью остаться здесь навсегда, отмаливая свой грех в каком-то горячечном, безудержном покаянии. Но у писателя были дома малые дети, и после долгих уговоров его убедили вернуться в семью. Уезжал он из монастыря с неохотой. Но вот вопрос, не оставляющий меня с той поры: какой же ужас переживает душа на мытарствах, если этот европейски образованный человек повергался в пыль и прах перед каждым иереем? Земным рассудком этот ужас не понять. А мы-то по бесстрашию осуждаем.
ЦЕПЬ ЗОЛОТАЯ
Перед канонизацией Оптинских старцев мне поручили собирать материалы о чудотворениях, свершившихся по их молитвам уже в наши дни.
— Да этих чудотворений столько, — сказала мне тут же экскурсовод Татьяна, — что я никогда не пользуюсь примерами из книг, но рассказываю лишь о том, что произошло в нашей группе, и при этом у всех на глазах. Вот неделю назад был случай.
И Татьяна рассказала историю про старушку рабу Божию Галину. Была эта Галина некогда знаменитой ткачихой и ставила рекорды, потому что с детства была быстроногой, и требовала выхода удаль души. А потом с быстроногой Галиной случилось то, что случается со всеми: молодость ушла — не простилась, старость пришла — не поздоровалась. Ноги у бабы Гали теперь бугрились узлами варикозных вен и отекали так сильно, что из всей обуви она могла носить лишь домашние тапочки.
Однажды в магазине бывшая ткачиха перемерила, кажется, всю обувь, но в любой обувке ногам было больно.
— Попробуйте примерить вот это, — предложила ей продавщица итальянские сапоги из мягкой кожи и с нежным овечьим мехом внутри.
Обулась в них бабушка и себе не поверила: мягонько, удобно и тепло ногам.
— Беру, заверните, — растаяла она от счастья.
А потом посмотрела на ценник и поняла: эти сапоги не из её полунищей пенсионерской жизни, но из жизни, скажем, принцессы Дианы. Так началось то искушение, когда бывшая ударница коммунистического труда дала себе клятву — разобьётся в лепёшку, а купит сапоги. Жила она теперь впроголодь, экономя каждую копейку. А ещё устроилась консьержкой в дом для новорусских, где давали щедрые чаевые за услуги того рода, когда надо дотащить до лифта пьяную в хлам старшеклассницу и прибрать непотребства за ней. Девица, протрезвев, совала консьержке доллары и, матерясь, обещала, что обломает бабке рога, если та «стукнет» родителям о её похождениях.