— Доктор, вас ждет внизу машина. Вам следует немедленно отправиться в Мюнхен. Там вы встретитесь с Джином. Это приказ полковника Чарльза...
Полковник Джин был начальником американского отдела документации. Несколько дней назад он приехал в Мюнхен, поселился в отеле «Регина» и разослал длиннейшие депеши резидентам в Вене, Линце и Берлине. Теперь он дожидался их ответов, убивая время за отменным виски в казино «Хауз дер кунст» и на костюмированных балах в «Регине».
Изрядно выпивший американец принял меня в маскарадном костюме египетского короля Фарука и сыпал проклятиями на английском, польском и чешском языках. Я вынужден был дождаться, пока он примет душ, чтобы протрезвиться. Когда же он в халате, наконец, уселся в кресло, то заговорил совершенно свободно по-чешски:
— У меня есть одна загадка. Помогите мне ее разгадать...
Он положил на стол три чертежа регистрационных штемпелей, резко отличающихся друг от друга. Один чертеж ему, мол, прислало американское посольство в Вене, другой — CIC[3] из Линца, а третий передал резидент с Мариенштрассе в Берлине. Все три отправителя клянутся, что это точная копия оригинала. Но, как это совершенно очевидно, они разнятся и форматом и оформлением. Однако, по достоверным сведениям, штемпель этот — единый для всей страны, точно определенных размеров и может отличаться только обозначением места жительства.
— Скажите, какой из них верный? — спросил Джин.
Я развел руками.
— Без оригинала, я полагаю, это сделать невозможно.
— Я того же мнения, — осклабился полковник.
Затем он заявил, что эти «дураки» в Вене и в Линце довольствуются всем, что им подсунут. Вот то, что прислали с берлинской Мариенштрассе, по крайней мере, сделано по рисунку какого-то перебежчика, бывшего чиновника окружного национального комитета. Он, мол, хорошо знает новые штемпели. Джин поселил его в пансионе «Эбли» на Каульбахштрассе. Я должен отправиться к нему, поднять с постели и подробно все выспросить.
— Главное, попытайтесь установить, не является ли этот чертеж преднамеренной подделкой, — подчеркнул полковник.
Часек, бежавший из ЧСР, еще совсем зеленый юнец, казался боязливым и запуганным. Он был настолько молод, что мог и не знать толком условий и порядков в республике. Как я вскоре выяснил, вести с ним разговор о каких бы то ни было политических делах было напрасной тратой времени. Я дал ему бумагу, карандаш, линейку и попросил снова начертить этот злосчастный штемпель. Он охотно это сделал.
Через несколько минут я сравнил оба чертежика. Первый, «берлинский», с этим, вторым, точно совпадал форматом и оформлением. Шрифты, однако, разнились. Я решил заночевать в пансионе и на следующий день снова попросил Часека сделать чертеж.
Третий рисунок был, в сущности, также и третьим вариантом. Правда, все они в общих чертах совпадали, хотя каждый отличался типом шрифта. Было ясно, что тут нет подделки, но чертеж ни в одном случае не соответствовал в точности оригиналу.
Пришлось доложить Джину, что результат проверки не слишком успешный. Тем не менее полковник отбросил чертежи из Вены и Линца и принял решение в пользу варианта Часека.
— Полковнику Катеку необходимо иметь такой штемпель. Чертеж Часека кажется мне наиболее достоверным...
Конечно, Часеку придется пока быть в полной изоляции. Если агент не вернется, парнишку передадут органам CIC, которые уж знают, как в таких случаях поступать.
Заказывая в типографии Маха этот штемпель, я послал через тайник в пасовской табачной лавочке сведения о тревоге в штабах шпионских организаций. Шифрованная информация одновременно содержала предупреждение, что из центра Катека должна быть переброшена в ближайшие дни в ЧСР какая-то важная птица.
Вскоре я по подлинным документам установил, что чертеж Часека был и по формату и по оформлению совершенно неправильным. Если специальный агент Катека и вернулся, то только потому, что чехословацкая сторона умышленно выпустила его. Куда хуже пришлось тем, кто отправился туда после него, — уверенным, что у них паспорт в полном порядке. Новый регистрационный штемпель, изготовленный в точном соответствии с оригиналом, увидел свет гораздо позже.
И хотя речь тут шла о некрупной акции, она принесла чехословацкой стороне значительные выгоды. А ведь таких «мелочей» бывало по нескольку в месяц — особенно в начале пятидесятых годов. И не только в той области, которой занимался я сам, но иногда и в тех, которыми занимались мои коллеги.