— Господа, вы хоть завтра можете вступить в брак. Вот разрешение! Немцы все же прислушались к нашему совету. Если позволите, я был бы рад быть у вас свидетелем...
И Вера и я не имели ничего против этого предложения. На той же неделе нас обвенчал чешский священник-эмигрант, который жил в лагере «Валка». Свидетелями на свадьбе были Берке и какой-то высокопоставленный чиновник из западногерманского уголовного ведомства, которого полковник привел с собой.
Оказавшись в положении молодоженов, мы начали свой запоздалый медовый месяц, который, однако, длился не очень долго. Скоро нас снова навестил Берке и сообщил, что пани Вера в ближайшие дни выедет в Соединенные Штаты. А я, мол, временно останусь в Германии, где должен закончить какую-то школу.
Полковник не мог вразумительно объяснить нам, почему против обыкновения Вера уедет в Штаты одна, а я останусь в Западной Германии. Он говорил только о том, что я должен для своей работы в США хорошо подготовиться, и рекомендовал смириться с этим.
Через несколько месяцев я узнал от своего знакомого доктора Никки, что полковник Берке, который отвозил мою жену на аэродром, перед самым отлетом сказал ей, что в нью-йоркском аэропорту ее, вероятно, встретит доктор Папанек и отвезет в отель «Бельведер», откуда позже ее отправят в Калифорнию, где в Монтерейе она должна будет ждать моего приезда. По приезде жену действительно поселили в отеле «Бельведер», но она не хотела уезжать из Нью-Йорка. Вера сама нашла себе жилище в частном доме и отказалась от всяких контактов с чешским обществом. К ней приходили разные люди, ссылались на бывшую организацию полковника Кашпара (Кенига) и расспрашивали ее, но ни один не нашел в ней понимания, и все уходили несолоно хлебавши. Моя жена об организации Кашпара понятия не имела и потому подобных визитеров считала провокаторами и сомнительными личностями.
Я же тем временем прилежно учился в Гейдельберге, в школе для обслуживающего персонала гостиниц, несмотря на то, что к подобной профессии никогда не проявлял ни малейшего интереса. Берке мне, однако, объяснил, что школу я должен окончить, чтобы знать практику гостиничных работников, потому что позже в Соединенных Штатах я буду прикрываться работой в какой-нибудь гостиничной фирме.
Я не знал, какое занятие в Штатах подыскали для меня американцы, но я был доволен, что они согласны на мой отъезд туда. Я сам этого добивался — прежде всего потому, что на отъезде в Штаты настаивала чехословацкая сторона. Прага дала мне понять, что в США меня ждут новые задания. Все это заставляло меня смириться с тем фактом, что я трачу дорогое время в гейдельбергской школе, и с тем, что меня отделяют тысячи километров от жены.
Осенью 1956 года неожиданно позвонил в Гейдельберг полковник Кашпар. Мы встретились с ним во Франкфурте, в маленьком тихом винном погребке. Полковник заверял меня, что я действительно в скором времени уеду в Штаты: в Вашингтоне, мол, все уже подготовлено. Снова будет существовать наша бывшая организация — он и Катек усиленно заняты этим. Все будет как прежде, только ее сотрудники должны будут иметь американское гражданство.
Я осторожно прощупал полковника, не знает ли он еще чего-нибудь относительно моей работы в Америке. Его ответ меня смутил: буду, мол, я работать учителем чешского языка в языковой школе в Пресидио-оф-Монтерей в Калифорнии. Американцы уже оформляют меня. Это была правда.
Берке тоже недавно пришел с поразившим меня вопросом: какие отношения я поддерживаю с Витом Неедлы, сыном министра Зденека Неедлы? Прошло немало времени, пока выяснилось это недоразумение: Берке, комическая фигура специалиста по Чехословакии и плохой знаток чешского языка, обнаружил где-то в моем личном деле упоминание о том, что одна моя племянница вышла замуж за человека, который в пору моего ухода из ЧСР был членом Армейского ансамбля Вита Неедлы. Ошибка Берке и его незнание привели к тому, что стали подробно проверять мое прошлое. А зачем бы Берке это делать, если бы мне не предстояла важная работа?
Многое говорило о том, что по окончании гейдельбергской школы меня отправят за океан... Только все это получилось иначе.
До конца моей учебы оставалось еще несколько недель, когда в Европу неожиданно вернулась жена. В Штатах ей все опротивело — их образ жизни и непрерывные приставания агентов Катека. Она заявила, что в Америку больше ни за что не поедет.
Я чувствовал себя обманутым. Не только потому, что так запутались все планы американцев и чехословацких органов безопасности, но и планы мои собственные — я все время тешил себя надеждой, что все же покину после стольких лет Германию и погляжу хоть немного на белый свет.