Время шло. Я старался отвлечься от своих мыслей и с удовольствием прочитал пачки только что прибывших газет. Полковник несколько раз заходил ко мне, чтобы узнать, над чем я работаю. Регулярно, контролируя работу каждого, он открывал двери неожиданно, без стука, появлялся на пороге в самое неурочное время, и горе тому, кто занимался не тем, чем ему полагалось. Мы привыкли к его методу контроля, и меня его визиты скорее успокаивали и укрепляли в убеждении, что не происходит ничего необычного.
Так продолжалось до тех пор, пока однажды, примерно через неделю, Кашпар не объявился мрачнее тучи и на меня не обрушились новые неприятности. Он пришел сообщить, что в Чехословакии провалился еще один наш человек — Громадка, по кличке Тедди. Это было дурным известием, ведь Громадка — мой агент, я отправлял его в республику, а за ним и еще пятерых.
Кашпар недавно поручил мне кроме обработки газетных материалов и изготовления фальшивых документов функции офицера связи. Он прикомандировал ко мне шестерых агентов, которых я обучал, давал им задания, они должны были посещать определенных лиц по указанным адресам и передавать им письма от родственников, бежавших за границу, с предложением участвовать в шпионской деятельности. Постепенно я их начал посылать в Чехословакию. Громадка был первым.
Тедди, как выяснилось, арестовали прямо на квартире человека, которого он должен был привлечь к сотрудничеству с нами. Это был мой личный провал, и Кашпар дал мне это понять достаточно бесцеремонно. Если бы арестовали еще нескольких из посланных мною агентов, на меня пало бы серьезное подозрение...
Зная об этом, я мог точно предсказать свое будущее, потому что известна была судьба других неудачливых офицеров связи. С тяжелым сердцем я отправился в Людвигсбург, чтобы незаметно вывезти вещи Громадки из лагеря.
На этот раз я особенно тщательно старался утаить судьбу курьера. Чтобы не привлекать ненужного внимания, я не поехал в лагерь на машине, а вышел из нее на окраине города, чтобы пройти остаток пути пешком.
Я шел по хорошо знакомым мне улицам, направляясь к лагерю. На одном перекрестке ко мне приблизился человек средних лет и обратился по-немецки:
— Добрый день, извините, я ищу лагерь для чехословацких беженцев, но заблудился. Не покажете ли вы мне, как пройти туда?
Я ответил ему, что он может идти со мной. Он поблагодарил и довольно улыбнулся. После нескольких минут молчания он вдруг сказал:
— Я должен вам передать привет от Эльды.
Я остановился и почувствовал, как бледнею. Потом снова зашагал. Неизвестный внимательно смотрел на меня и выжидательно улыбался. Когда же он заметил, что я не способен промолвить ни слова, он быстро добавил:
— Я жду, господин Панек. Достаточно двух слов, и я тут же уйду, зная, что вы согласны....
В моем разгоряченном мозгу как молния мелькнула мысль: что, если это человек Кашпара? Я знал, о каких словах идет речь, — это был пароль из письма Фердинанда. Но что-то во мне все же противилось, мною овладел страх и возмущение одновременно. Кто бы он ни был, видимо, он считает меня совсем уж простачком, которого можно поймать на любую приманку. Так нет же! И я раздраженно отрезал:
— Я вас не понимаю... И мое имя не Панек...
У незнакомца, видимо, был заранее заготовлен ответ, потому что он тотчас же извинился:
— Простите, я, вероятно, вас спутал с кем-то. Не сердитесь, пожалуйста! До свидания.
Он перешел на другую сторону улицы и исчез среди прохожих.
По возвращении из лагеря я сдал личные вещи Тедди в штабную канцелярию и пошел прилечь, сказав, что почувствовал себя плохо. Мне действительно было нехорошо: голова буквально раскалывалась. Но уснуть все никак не удавалось. Мной снова овладели неотвязные мысли о мрачном конце, который меня, без сомнения, ждет.
Те или другие непременно прижмут меня к стене. Каждая разведка отличается настойчивостью и упрямством. Если я буду защищаться, меня просто-напросто устранят... или пустят по миру нищим. Я уже казался себе жалким зернышком между тяжелыми жерновами. Во всяком случае, мечтам о спокойной жизни теперь конец...
Дальнейшие события показали, что я был прав.
В воскресенье, как обычно, я пошел в Дармштадте в церковь. Кениг усиленно рекомендовал мне посещать ее, хотя сам был неверующим. Он говорил, что я не должен отказываться от духовных наставлений, даваемых религией, и, кроме того, он считал моей обязанностью хорошее знание церковной политики, точнее — ватиканских дел, многие познания в этой области я приобрел когда-то в Риме.