Дмитрий улыбнулся, довольный собственным остроумием.
Во время умывания он время от времени смотрел в зеркало и показывал себе язык.
«Гномы! Уродцы!»
Он захихикал и ткнул в своё отражение пальцем, угодив прямо в глаз.
«Во тебе! Это чтобы не смотрел на них, не смотрел!»
— Твари! — зашипел Дмитрий и неожиданно сорвался, затрясся в накатившем волною неудержимом, отрывистом смехе.
— Запутали?! — Дмитрий не выговаривал, а выплёвывал слова вперемешку со стекающей с подбородка мыльной пеной. — Одолели, засранцы?! Не в жисть! Ни за что! Не…
Смех нарастал, всё сильнее схватывая спазмами его грудь.
И на резком выдохе, всхлипнул, Дмитрий затих. Покачнулся, схватившись за край раковины.
«Боже ж ты мой!» подумал он. «Это что-то не то. Чего я смеюсь то? Что тут смешного?»
Они не ушли. Бред не закончился с пробуждением. Ему так и не удалось вырваться из-под их власти.
Так почему так радостно на душе?
«Кого это — «их»? Чьей власти?»
Он не мог ответить на этот вопрос. Каждый шаг уводил его в глубины этой бесконечной квартиры. Каждый шаг всё дальше уводил его от выхода.
Ни один его вопрос не оставался без ответа. Ответы были повсюду.
Но он или не видел их, или, увидев, не мог понять.
«Кто знает, какого размера здесь комнаты?»
Быть может, он и одной то комнаты пока не видел? Быть может, он вообще не в состоянии хоть что-то здесь увидеть.
«Почему мне так легко, спокойно и радостно? Откуда пришла эта тревожная, больная свобода? Кто подарил её мне и с какой целью?»
Здесь нельзя спрятаться даже во сне. Каждый его сон будет новой комнатой в этой квартире.
Он заблудится. Быть может, уже заблудился.
Дмитрий отдышался и, сорвав с вешалки полотенце, приложил его к лицу.
Ткань показалась ему очень тёплой, даже горячей, словно полотенце подогрели, подгадав время его утреннего туалета.
«Странно…»
Как будто какой-то узор проступал сквозь махровые нити.
Он развернул полотенце и, рассмотрев его, увидел, что на красном фоне плотными стежками белой шёлковой нити было вышито:
МОЁ ТЕЛО-МОЁСПАСЕНИЕ. БОГИ ВСЕГДА ЧИСТЫ.
«Глупость» подумал Дмитрий и швырнул полотенце на пол.
И с наслаждением вытер о него ноги.
«Чисты, говорите? Боги?! Нечего мне всякую белиберду подбрасывать! Нечего! Меня на такое не купишь! Не купишь! Нет!»
Он понял, кому принадлежал его смех.
«Может, я теперь бог? Я же чистый. Даже ноги вытер».
Эта мысль так же показалась ему забавной, но смеяться он уже не стал.
«Дудки!»
Дмитрий вернулся в комнату и, оглядев карликов (взгляд он постарался сделать максимально наглым, презрительным и высокомерным), присел к столу.
— Ну что, карлы недоразвитые, угощать будете? — спросил Дмитрий тоном хозяина, недовольно своими нерасторопными слугами. — Что чаем то всё время поите? Водочки жалко небось? Могли бы, кстати, и котлет пожарить.
Карлики переглянулись, спрыгнули со стульев и, словно отрепетировав встречу заранее, дружно склонились в поклоне.
— Разрешите представиться? — почтительно прошептал один из них.
— Валяй, — милостиво согласился Дмитрий.
— Твои повелители и хозяева твоей судьбы, — всё так же почтительно продолжал карлик. — Я — Иеремий.
Карлик, не разгибаясь, совал с головы шапочку и, махнув ею пару раз, снова надел.
— А это…
Он показал на стоявшего рядом боязливо моргавшего уродца.
— Владыка твоей жизни Мефодий.
Мефодий проделал со своей шапочкой те же манипуляции.
— А она, тварь недостойная…
Старушка свою шапочку снимать не стала, но, подпрыгнув, изобразила что-то вроде книксена.
— Феклиста, мама твоя…
— Очень приятно, — начал было Дмитрий, но поперхнувшись, осёкся и грозно зарычал:
— Какие владыки?! Какая, на хрен, мама? Травы, что ли, в чай намешали?! Или обкурились до опупения?! Ты чего несёшь то?!!
Карлики распрямили спины и, взявшись за руки, поклонились, едва не стукнувшись лбами об пол.
Потом так же дружно (нет, репетировали, не иначе!) запрыгнули обратно на стулья.
И снова потянулись к блюдцам и чашкам.
— Нет, я не понял! — продолжал упорствовать в гневе Дмитрий. — Не понял! Я вам тут кто?
— Тварь, — просто и коротко ответил Иеремий и с хрустом откусил кусочек сахара. — Люблю вприкуску…
— А по морде? — предложил Дмитрий.
— Горячее в обед подадут, — заметил как бы между прочим Мефодий. — Раньше не получится. Горячее остыть должно. Ему так положено.
— Мудаки! — заявил Дмитрий и затих в тягостном раздумье.
«Кланяются и наглеют. Точно обкуренные… Или загипнотизированные?»