МИХАЛЫЧ
«Люди не умирают. Они просто идут по асфальтовой дороге из одного пионерлагеря в другой».
Сторож Михалыч опустошил последний стакан водки и выключил свет в каптёрке КПП лагеря. Поёжился, кутаясь в старый ватник, придвинулся поближе к горевшему красной спиралью в темноте комнаты обогревателю. За окном трещал мороз и завывал ветер. Утром ему снова предстояло дорожки от снега чистить. Впрочем, для кого? Зимой здесь было тихо и пустынно, не звучал детский смех, по тропинкам не носились стайки весёлых пионеров, горн не трубил линейки, не звал на обед, а деревянные домики стояли заколоченные досками крест-накрест до начала смены. Раз в неделю, по воскресеньям,сюда наведывался директор Семён Михайлович. Он приезжал со своей супругой, белокурой девушкой, Ярославой Сергеевной, или просто Славей, как она разрешала себя называть. Летом Славя работала в лагерестаршей пионервожатой. Впрочем, иногда директор приезжал один, а иногда, по снежным заносам, не приезжал вовсе.Семён мельком оглядывал территорию, проверял журнал посещений, в котором, как обычно, не было ни одной записи, оставлял положенный Михалычу денежный аванс, хлеб, консервыи вермишель. Закончив свои нехитрые дела, через пару часов он укатывал на странном серебристом грузовике с надписью
TESLA
. Странно, все директора ездят на внедорожниках. Почему не он? Или зарплата директора государственного бюджетного учреждения не позволяет? К воскресенью Михалыч начинал готовиться особо тщательно ещё в субботу. Не пил, сбривал недельную щетину, делал обход территории, вкручивал перегоревшие лампочки, чистил дорожки, проверял замки, поправлял скамейки. Словом, стремился к тому, чтобы заснеженный лагерь выглядел идеально. Окончив работу, он с торжествующим видом смотрел на памятник какому-то партийному деятелю, первому секретарю товарищу Генде, осознавая всю важность и значимость своего пребывания на посту сторожа. Заботливо протирал тряпочкой высеченные на постаменте слова “Генда – жил, Генда – жив, Генда – будет жить!” Что-то величественное таилось в этой фразе. Михалыч будто читал формулу бессмертия. Иногда произносил заклинание вслух, и ему казалось, что каменное изваяние улыбается в ответ. Всё остальное, свободное от работы время, можно было ничего не делать, и единственным способом как-то коротать время оставался старенький советский телевизор “Славутич”, показывавший три программы, и ящик “Столичной”. – Какого я здесь вообще делаю за эти 15 тыщ в месяц? Ведь мог бы стать известным программистом, режиссером, писателем, фотографом (в голове пронеслось ещё с десяток профессий, оканчивающихся на “-бы”, да не стал), а сижу вот тут в “Чайке” сторожем! Михалыч посмотрел на своё отражение в зеркале, почесал щетину и задумался. Жалеть себя он любил, осознавая полнейшую ненужность этому миру. Ему-то уж точно не поставят памятник на площади, как первому секретарю.Ничего замечательного в жизни сторож не сделал. Детей нет. Нормальной работы тоже. Чтобы как-то выжить, устроился на зиму охранником в пионерский лагерь. И то неплохо. Крыша над головой есть, на еду хватает. Но настоящим подарком стал ящик припрятанной кем-то “Столичной”, который он обнаружил в подвале тира. Неужели его где-то “спионерили” пионеры, а может, вожатые собирались отметить окончание смены? Но как бы там ни было, ящик немедленно перекочевал в сторожку, где был спрятан за кушеткой и завален тряпками для маскировки. И вот сейчас, как раз с этого самого места, на Михалыча смотрели из темноты светящиеся жёлто-зелёные глаза. – Пить меньше надо, – сплюнул сторож и перекрестился, – пора заканчивать с водкой на ночь. Но глаза не исчезали. – Уйди, белочка! Никакой реакции. “А вдруг это террористы, об угрозе нападения которых я расклеивал плакаты?” – пронеслась мысль. “Что ж там было? Ах, да, точно. Если вас взяли в заложники, нужно не сопротивляться, соглашаясь со всеми требованиями. Во время спасательной операции упасть на пол и ...” Но вместо предписанных инструкцией действий он громко закричал заученные до автоматизма в армии слова: – Стой! Кто идёт?! Стрелять буду! Только вместо ружья у него в руках была всего лишь пустая бутылка. – Не... не надо стрелять..., – жалобно пропел в темноте тоненький, слегка испуганный голосок. Михалыч застыл в изумлении. Он был в полной уверенности, что глаза – это галлюцинация, но теперь не оставалось сомнений в реальности происходящего. Либо началась белая горячка, и он разговаривает с призраками, либо в комнате действительно кто-то находится. Здесь трудно сказать какой вариант предпочёл бы сторож. С одной стороны, сходить с ума, спившись, не хотелось, но с другой – признать наличие странного посетителя ночью в запертой изнутри комнате – было ещё страшнее. Сердце бешено забилось, а рука медленно потянулась к выключателю. Стараясь не делать резких движений, Михалыч осторожно отступил на шаг к стене. В трёх метрах находилась спасительная дверь, впрочем, даже если ему удастся к ней добраться и отпереть, прежде чем на него нападут, куда бежать среди ночной метели? Он лишь крепче сжал бутылку в руке – единственное доступное оружие. – Не... не надо свет. На этот раз сомнений быть не могло – с ним кто-то говорил. Живой и разумный. К тому же предугадывающий его намерения. Впрочем, если слова звучали внутри головы, то становилось вполне понятно, откуда посетитель может знать мысли Михалыча, так как это был его собственный голос. – Я... я сама... Глаза обрели очертания головы, а голова превратилась в силуэт девочки, одетой в лёгкое летнее платьице. Рассмотреть её в тускло-красном свете, отбрасываемом спиралью нагревателя, Михалыч не мог. – Я... вот я... Простите что напугала. Сторож сделал уверенный шаг к выключателю, но девочка вновь попятилась в темноту. – Не... не надо свет. Глаза. Больно. Говорила она как-то странно. Первый слог был похож на примяукивание кошки, будто “ня” или “мя”, а фразы состояли из одного-двух слов. Михалыч почувствовал себя увереннее, поняв, что имеет дело не с террористом и не с призраком, а с какой-то пионеркой из лагеря, но страх всё ещё не уходил. Откуда она могла здесь взяться? Практически раздетая, посреди ночи, да ещё и в закрытой сторожке. Может быть днём забежала и спряталась за кушеткой, пока он делал обход? Впрочем, нет. Доставая бутылку вечером, он бы непременно её заметил. – Я... я всегда здесь была... Михалыч опешил. – Эй, только не говори, что мысли читаешь! – с трудом выдавил он из себя. Голос получился каким-то сдавленным и напуганным, совсем не таким, каким подобает разговаривать сторожу лагеря с нарушителем. – Не... люди спрашивают, когда видят... И вы спросить хотели... Сторож лишь непонимающе покачал головой, пытаясь рассмотреть ночную гостью, насколько это позволял сделать свет. – Мне... мне нужна помощь. Кроме вас нет людей... Михалыч как-то сразу приободрился. Никто не просил его о помощи последние лет десять. А тут выходит, что он, захудалый, никудышный, почти спившийся вахтёр, может кому-то помочь, и на миг представил свой памятник на площади, рядом с товарищем Гендой. – Хм, чем же я тебе помогу? – Мой... друг пропал. Михалыч неодобрительно покосился на дверь, из-за которой доносилось завывание ночной метели. – Боюсь, сейчас мы никого не найдём по такой погоде. Тут собаки нужны, фонари, спасатели, много людей. Ты бы в МЧС позвонила, – сторож досталмобильный. – Не... Не нужны собаки. Нужны сны. – Что? Какие сны? – Любые. Вы должны уснуть. – ... и не проснуться... да уж, конечно! Ищи дурака! – Не... Нет дурака. Вы один в лагере. Летом дети. Зимой – пусто. Не спят. Нет снов – не могу ходить по дороге. Не могу идти – не могу найти. – Знаешь что, деточка, иди-ка ты по своей дороге, только меня не впутывай. Я ничего не понимаю. Кто пропал? По какой дороге? Зачем спать? Теперь Михалыч был уверен, что силуэт, говорящий загадками, мерещится спьяну. Его зацепило сравнение с дураком, хотя обладательница удивительных глаз хотела сказать совершенно иное и никоим образом не думала его обижать. – Мне... мне некуда идти. Выне бойтесь. Я... я любой сон могу. Только согласитесь. Голова тяжелела, и Михалыч понял, что его действительно клонит в сон. Тем более, что он и так собирался спать после стаканчика спиртного. Но как заснуть, когда ночная гостья всё ещё здесь? С другой стороны, выходило так, что странная девочка ему мерещится, следовательно, исчезнет, как только он закроет глаза. Сторож одобрительно кивнул: – Вот прям таки любой сон? И даже про Ялту? * * *
- Доброе утро, любимый, – сказала Анжела Мише, сладко потянувшись и взглянув в окно, за которым плескалось море. Это была самая лучшая ночь в ее жизни!
“Человек-одеялко”, как она его любила называть, открыл глаза и нежно поцеловал девушку. Наступало утро прекрасного дня, и рассвет бросал в окно комнаты первые лучики солнца, играющие на потолке. Сегодня они будут вместе, молодые и счастливые. На кухне закипал кофе, но Анжела завернулась в простынку и побежала в душ. В распахнутое окно ворвался свежий ветер вперемешку с шумом морского прибоя. Так начиналось их утро.
Попивая на балконе напиток безупречной черноты, Миша наслаждался видом на безбрежную гладь, над которой только что выпрыгнул оранжево-желтый раскалённый диск, обещая вскоре залить Ялтинскую набережную невыносимой летней жарой. Как же прекрасно, когда у тебя выходной, и ты можешь провести его с любимой!
Вскоре Анжела вышла из ванной и устроилась рядом, облокотившись на столик. От ее нежной шелковистой кожи вкусно пахло ароматным маслом, а волосы будто впитали в себя запах моря и солнца. Он обнял её и усадил на колени. Девушка сбросила полотенце, и больше ничто не мешало наслаждаться видом её прекрасного тела. Затем красиво выгнулась и прижалась к нему обнаженной грудью, которая так просила ласки.
– Тебе хорошо со мной? – прошептала она.
Вместо ответа Миша пробежал язычком по торчащему от возбуждения сосочку. Но тут раздался звонок смартфона. В диспетчерской морпорта какая-то проблема с IP-телефонией.Админ по удалёнке подключиться не может. Нужно съездить, проверить сервер. Вот и весь выходной!
Миша грустно вздохнул, отставил недопитый кофе и принялся одеваться.Время от времени его взгляд падал на Анжелу, которая удобно устроилась на кровати и с озорным видом принялась себя ласкать, постанывая и закусывая губки от наслаждения.
- К чёрту сервер и IP-телефонию! Подождут полчаса. Скажу, что машина сломалась.
Он прыгнул в кровать и прильнул к разгорячённому телу.
* * * Солнце скреблось лучами в заснеженное окно с морозными разводами. Было то ли позднее утро, то ли уже день. Михалыч поворочался на кушетке под впечатлением от чудесного сна и нахлынувших воспоминаний о тех временах, когда он, будучи молодым перспективным сотрудником крупной IT-компании, купил квартиру в Ялте и переехал туда жить со своей будущей женой.Однажды, настраивая систему программирования электронных замковв гостинице”Ялта-Интурист”, он встретил её... – А ведь было же! – прокряхтел он, держась за поясницу и пытаясь встать с кушетки. Но спину сегодня прихватило сильнее, чем обычно. Кое-как, прихрамывая, он добрался до зеркала и плеснул себе в лицо несколько пригоршней холодной воды из тазика. Умылся.И тут вспомнил о странной ночной гостье. Подошёл к двери, проверил замок. Заперто изнутри. – Что же это выходит? – обратился Михалыч сам к себе, – уж не хочешь ли ты сказать, что сюда действительно приходила ночью девочка? Эх, приснится же такое после стаканчика... такое... приснится... Он мечтательно принялся изучать рисунки инея на стекле. “Интересно, если б я тогда не поехал на заказ,Анжела была бы рядом?” Размышления прервал настойчивый и уверенный стук в дверь. Гостей сторож сегодня точно не ждал. Ни ночных, ни дневных. Да и как они могли пройти, если калитка и ворота в лагерь заперты? “Кого там черти принесли посреди недели? Может, проверка какая?” – плюнул он и поплёлся открывать. Щёлкнул замок, скрипнули петли, и дверь распахнулась, впустив в сторожку клубы колючего морозного воздуха. На пороге стояла высокая красивая женщина, лет 35 с иссиня-черными волосами, одетая в изящную шубку. В руках у неё был небольшой саквояжник. Михалыч уловил нечто необычное во внешности, и вскоре до него дошло, что её глаза разного цвета – один красный другой фиолетовый. – Здравствуйте, Михаил Александрович. Разрешите войти? Сторож от удивления отпрянул от двери. Он давно привык, что все в лагере, и даже Семён, называют его “Михалыч”. Своего настоящего имени он не слышал достаточно давно. На первый взгляд, незнакомка не представляла опасности и не проявляла агрессии, и он молча кивнул. Закрыв за собой дверь, женщина деловито прошла к вешалке, сняла шубку, поставила саквояж на столик. Она вела себя так, будто уже много раз бывала в сторожке и обстановка была ей знакома. Под шубкой оказался белый медицинский халатик. «Санэпидемстанция» – мелькнуло в голове у Михалыча, и он произнёс: – А у нас грызунов и тараканов нет! Все прививки персоналу сделаны, медкнижка у директора… Но доктор лишь улыбнулась: – Извините за столь неожиданное вторжение, понимаю вы несколько удивлены моему визиту, но сейчас всё объясню. Разрешите представиться, Виолетта Церновна, коллега Глеба Валерьяновича, врача, который у вас работает летом. Он и Семён Михайлович попросили меня приехать в лагерь, навестить вас. Можете называть меня просто Виола. Растерянный сторож лишь кивал в ответ. – Простите, я несколько не готов к вашему визиту. У меня тут не прибрано. Может, это...Чайку заварить? – Не откажусь. Признаться, я несколько продрогла. Пока Михалыч суетился с чайником и заваркой, Виола внимательно осматривала помещение своими разноцветными глазами так, будто её интересовала каждая мелочь. “Надеюсь, она та, за кого себя выдаёт. Может быть, потребовать у неё документы?” – Виолетта Це.. Цер... – Виола... – Хорошо, Виола. Есть небольшая формальность, установленная директором. Я обязан вас записать в журнал посетителей лагеря. И мне необходима ваша фамилия. У вас есть паспорт? Михалыч достал потрёпанную тетрадь с полки. – О, понимаю. Вы как-никак на посту, на рабочем месте. Пропускной режим, установленный Семёном Михайловичем, мы нарушать не будем. Вот мой пропуск на территорию, подписанный им лично, и документы. Прошу, ознакомьтесь. Сторож полистал бумаги и принялся выводить в журнале буквы «Коллайдер Виолетта Церновна», затем передал тетрадь доктору: – Распишитесь здесь. Какая интересная у вас фамилия. Вы немка? – Не совсем. Я родилась в Швейцарии. Простите моё любопытство, но в этом месяце не записано ни одногопосетителя. Вы один здесь дежурите? – Семён иногда со Славей приезжает, а так никого больше, вы правы. Лагерь закрыт на зиму. – И в последние дни никто не приходил? Вы ничего подозрительного не замечали в лагере? Может быть, просто забыли записать? Виолетта Церновнаподняла на Михалыча свой правый, красный глаз так, будто желая его просветить насквозь рентгеновскими лучами. Фиолетовым же она продолжала смотреть в журнал. И как это у неё получилось? От такого взгляда стало не по себе, и Михалыч невольно передёрнул плечами. Не рассказывать же ей про странную девочку, которую даже не смог рассмотреть, и с этой минуты считал плодом своей фантазии. Чтобы избежать пронзающего взгляда, сторож отвернулся к электроплитке, на которой закипал чайник, и принялся раскладывать в кружки заварку. – Нет, никого. Я бы запомнил. Ему не понравился тон Виолы, будто она приехала с допросом. Впрочем, вполне вероятно, женщина могла быть из полиции или частный детектив. Михалыч вспомнил, что ночная гостья рассказывала о пропавшем друге до того момента, как начала плести полную чушь про сны. Вполне возможно, визит “доктора” связан с каким-то исчезнувшим в этих местах парнем. Сейчас вынюхивать начнёт да расспрашивать. Нужно атаковать первым. – Простите и вы моё любопытство, уважаемая Виола, а точнее, не любопытство, а должностные обязанности, но как вы сами попали в лагерь? Меня интересует, каким образом открыли ворота? – Понимаю, понимаю. Бдительность превыше всего. Но смею вас заверить, ничего противоправного в моих действиях нет. Я открыла ворота ключом, который мне вручил ваш директор, на случай если вы... будете плохо себя чувствовать... или, скажем, поздно проснётесь и не услышите звонка. Виола подмигнула и многозначительно посмотрела на Михалыча. Тот сразу понял, на что она намекает. – Что вы, Виолетта Церновна, я на работе ни-ни... – Михаил Александрович, я вовсе не приехала с вами ссориться, напротив, я бы хотела вам помочь. Профессиональным взглядом вижу, что вы немного устали и нуждаетесь в медицинском осмотре. Что касается возникшей недосказанности, то я, хоть и врач, не стану пропагандировать вам здоровый образ жизни. Человек не может находиться на рабочем месте 24 часа в сутки даже если он сторож. Полностью с вами согласна. На работе – ни-ни, но вот после работы я сама не прочь расслабиться и пропустить рюмочку виски. И в этомсоставлю вам компанию после ужина. Но сперва – медицинский осмотр. – Да я не жалуюсь ни на что! У меня здоровье – прекрасное. На этих словах спина предательски хрустнула, и Михалыч, непроизвольно ойкнув, схватился за поясницу. – Да уж вижу. Прям идеальное.Прилягте на кушетку, – сказала Виола таким голосом, что ей не осмелился бы возразить не то что простой сторож, но даже товарищ Генда. Она расстегнула саквояж. Внутри помимо медицинских инструментов и лекарств находился какой-то странный прибор с экраном и индикаторами, который Виола извлекла на стол, включила и принялась колдовать с настройками. Михалыч невольно заинтересовался. Ничего подобного он в жизни не видел. – А, это, – доктор перехватила его взгляд, – кардиограмму снимать будем… Вы раздевайтесь пока. – Мне что, до трусов раздеваться? – Это уж как вам будет угодно. Захотите – их тоже можете снять. Ничего нового для себя я не увижу. – Странный у вас юмор, Виолета Церновна. – Медицинский. Вы не первый, кто так считает. Видно было, что она поддерживает разговор для вида, но всё внимание Виолы сосредоточено на показаниях прибора. Записав что-то в блокнот, она нахмурилась. – Что-то не так с моей “кардиограммой”? – иронично спросил Михалыч. – Нет-нет, всё хорошо... У вас прекрасные показатели... Сердечко чудесное для вашего возраста... Хоть Эльбрус покоряй! – Вы хотите сказать, что измерили мой пульс удалённо? – Конечно, конечно..., – рассеянно произнесла Виола, – да, это новая разработка, она многие показатели измеряет удалённо. Говоря эти слова, она бросала взгляд на экран, затем внимательно оглядывалась по сторонам, хотя комната сторожки была не такой большой. Наконец, она выключила устройство и спрятала его обратно в сумку. – Что ж, теперь, когда у меня есть полная картина вашего состояния, я с уверенностью могу сказать, что у вас обострение радикулита. Сейчас мы это исправим. Вы почему до сих пор не разделись? – Вы хотите сделать мне укол? – Для вашего же блага. Через несколько минут вам станет легче. Что-то было не так, Михалыч почувствовал это шестым чувством, но поздно. В доли секунды врач оказалась рядом с ним, и стальная игла вонзилась в руку. Он даже не успел её оттолкнуть. Боль отступила. Тепло разлилось по венам. А вместе с нимнавалился сон. Образ улыбающейся Виолы размазался. На секунду сторожу показалось, что его держит за руку та, которая давно ушла, но видение оборвалось, и Михалыч рухнул на кровать. * * * На небе необычайно ярко сияет россыпь звёзд. Где-то там, на горизонте мерцают огни далёкого города, к которым убегаетутопающая в степных травах асфальтовая дорога. Тёплый летний ветерок шевелит волосы Михалыча, заполняя соскучившиеся по свежему воздуху лёгкие. Не имеет значения куда идти – вперёд, к городу или назад, к чернеющему лесу. Михалыч чувствует радость лишь от того, что он просто куда-то идёт. Движение. Меняющаяся картинка за окнами глаз. События происходят вокруг. Качается ветка, кричит ночная птица, ползёт по травинке паучок. Он видит всё это, чувствует, открывает душу. Вслед за этим приходит радость. Спокойная, тихая, безграничная. Горести последних лет отступают, и улыбка играет на лице, отражаясь огоньками звёзд в мокрых от счастья глазах. Луна заливает асфальт серебристым светом, но Михалычу кажется, что свет идёт отовсюду. Или это играют светлячки? На дороге он замечает силуэт девочки. Той самой, в красном летнем платьице. Нет, судя по её фигурке и округлости груди, она всё же девушка, только низкого роста. Теперь он может её отлично рассмотреть. Огромные жёлто-зелёные глаза, растрёпанные каштановые волосы, падающие чёлкой на лоб. И... кошачьи ушки? – Ня!!! – весело машет она рукой Михалычу, а затем вдруг тревожно оглядывается по сторонам, – вы... вы почему здесь? Вам сюда нельзя! Вместо ответа сторож лишь пожимает плечами и улыбается. Он не знает. Он просто “здесь”. Девушка вздыхает, её ушки опускаются, глаза грустнеют. – Жаль. Так быстро. Что ж, тогда я должна вас поприветствовать. Она вытягивается посреди дороги, принимает торжественный вид и начинает говорить видимо давно заученные слова: – Михаил, вы стоите на асфальтовой дороге. Я – ваш хранитель снов, Нэка Юлия. Куда бы вы хотели отправиться – в город (Юля махнула рукой в сторону огоньков за полем) или в пионерлагерь? (она указала в сторону леса) Если вы не знаете, дождитесь автобуса. Утром он остановится здесь и вас заберёт. Так же можете воспользоваться своим правом посетить Библиотеку Вечных Снов, где сможете узнать о любом существе, жившем на Земле. Но и вашажизнь будет записана для последующих поколений, если вам нечего скрывать и намерения ваши чисты. Прошу сделать выбор и следовать за мной. Она произнесла всё это на одном дыхании, но без эмоций, будто повторяла приветствие каждый день. Михалыч практически ничего не понял из сказанного, лишь молча кивнул. Ему так хорошо среди ароматов летних цветов и шуршащих трав. Нэка берёт его за руку. – А вы... вы мне помогли. Я снова на дороге. Ваш сон был таким... таким... Девушка краснеет, пытаясь подобрать слова. – Прекрасным, – наконец, выдаёт она. – Откуда ты можешь знать, что мне снилось? – Вы... вы сами просили Ялту. Тут сторож замечает, что из-под платья виднеется хвостик, похожий на кошачий, и резко останавливается. – Ты кто такая вообще? – Я... я представилась. Нэка Юлия. Хранитель снов. – Ну да, а я Кот Матроскин... Где мы? Я что я умер? Юля морщится. При этом её носик смешно задирается вверх. – Люди не умирают. Они просто идут по асфальтовой дороге из одного пионерлагеря в другой. Или в город. Или ещё куда-то... – Куда? – Куда пожелает. – А мы куда идём? – Это вы должны решить. Или водитель автобуса.Он вот-вот должен подъехать, у вас мало времени, – Юля тревожно взглянула на начинавшие тускнеть звёзды. Над краем поля небо светлело. – Рассвет, значит, скоро. Вот и прекрасно! Нэка отрицательно покачала головой. – Не... не прекрасно. Опасно. Когда солнце, я не могу ходить по дороге. – За меня не беспокойся, я не пропаду. Уж как-нибудь до города доберусь, не впервой. – Вы... вы в город хотите? – немного разочаровано протянула Юля, – в лагерь не пойдёте? – Не..., – попытался сказать Михалыч, подражая манере разговора Нэки, – надоел мне лагерь. В душ хочу горячий, в ресторане поужинать, и чтоб девки вокруг плясали... голые... – Жаль, из города обычно не возвращаются. Но там тоже замечательно... Наверное...Миша, – вдруг девушка перешла на “ты”, буквально вцепившись в руку, – можно я тебя до города провожу немного? В город мне нельзя, пойдёшь один. До рассвета хочу побыть рядом. Ты мне очень помог. Михалыч пожал плечами, даже не понимая в чём он оказался полезным. Время было совсем раннее, небо даже не начинало розоветь. Огни города казались не такими далёкими, и сторож решил, что до наступления вечера обязательно успеет туда добраться.Ехать на автобусе не хотелось. Уж лучше идти пешком рядом с Юлей, наслаждаясь так внезапно начавшимся летом. Он не мог объяснить, чем его привлекала эта странная кошкодевочка. То ли своим внешним видом, то ли манерой странно разговаривать, то ли огромными глазами... “Лишь сердце – мишень желтизны твоих глаз. Кто видел хоть раз их шальные магниты Навек потерял аппетит...” Всплыли в памяти строки какого-то стихотворения, но сторож никак не мог вспомнить, откуда оно и кто его написал. За поворотом дороги пахло гарью. Юля к чему-то прислушалась, навострив ушки, и потян