Далека река, да лес близко…
Кинуться, что ли, Милошу в ноги, пусть спрячет Михеля с женой на дне телеги, укроет пустыми мешками да волчьими шкурами, отвезёт в соседнюю деревню? А потом, лесными тропками, уйти ещё дальше от проклятой реки? Не найдёт их там никса, будут они жить в любви и согласии, растить сыновей и дочерей.
Какое дело Михелю до этой деревни, до людей, оставшихся заложниками злобного речного духа?
Вот только сердце своё оставит тут Михель, приворожила его Ундина, оплела звуками своего голоса, стреножила острой осокой, утянула душу на дно. Потому и молчит он, глядя, как пекарь Мюллер обиженно кряхтит, понукая волов. Потому без сожаления думает о прекрасной Лизхен. Пусть достанется она другому, пусть будет счастлива, жива и любима.
А у Михеля другая судьба, другая надежда, другие мечты. Почти полвека стоит на берегу мельница. Семижды седьмой год вертится проклятое колесо.
Осталось подождать совсем немного.
========== Часть 14 ==========
14
Ранняя весна перетекла в жаркое пыльное лето.
После Петрова дня пожелтела от зноя трава, выцвели на деревьях тёмно-зелёные листья. Молили о дожде посевы, склоняя головы под палящими лучами беспощадного солнца, молила о дожде земля, покрываясь трещинами, рассыпаясь в горсти сероватым прахом. Качали головами крестьяне: коли не прекратится засуха, то погибнет на корню урожай. Нечего будет собирать осенью.
Призрак голодной зимы бродил по деревне, скрежетал цепями пересохших колодцев, громыхал пустыми вёдрами о каменную кладку, скрипел петлями пустых амбаров. На выгоревших пастбищах тоскливо мычала скотина, горчило коровье и козье молоко.
Каждое случайное облачко встречали с надеждой: вот оно, сейчас нахмурится небо грозовыми тучами, грянет гром, прольётся ливень, напоив землю. Но короткие дожди лишь слегка прибивали пыль, не принося облегчения.
***
На мельнице наступило затишье. Обмелела запруда, обнажив илистые, покрытые ракушками края. Куры упоённо копались в жирном чернозёме. Плескались в мутных лужицах громкоголосые гуси.
Чтобы хоть как-то себя занять, Михель отремонтировал сарай и запустил туда по дюжине разной птицы. А после принялся за перекладывание черепицы на прохудившейся мельничной крыше.
Ещё год назад он бы хорошо подумал, прежде чем лезть наверх, не обмотавшись вокруг пояса крепкой верёвкой. Вдруг соскользнёт нога, осыплется под тяжестью край, сломается доска, закружится на высоте голова? Однако сейчас такие мысли радовали Михеля: не по своей воли жизни лишится, авось и спрос меньше будет.
Но ему отчаянно везло. И даже полуденное солнце, покрывая густым загаром обнажённые участки кожи, в остальном не причиняло особого неудобства.
Каждое утро Михель находил на берегу новенький гульден. Ундинье серебро жгло карман, хоть иди и раздавай монеты каждому встречному. И Михель выискивал любой способ его потратить. Закончив с крышей, он всерьёз подумывал, уж не затеять ли на пустыре какую стройку. Сруб старого дома совсем обветшал, а новое дело хоть как-то отвлечёт от печальных мыслей.
Раз в неделю Михель наведывался в трактир. Но Петар уехал из деревни на заработки, а с остальными парнями он так и не сдружился. Потягивая неизменную кружку пива, Михель вслушивался в разговоры крестьян. Все сетовали на засуху, мечтали о скором дожде.
Пешком возвращаясь на мельницу, Михель примечал, как удивительно проходит по лугу незримая граница: вот, сколько хватает взгляда, тянется по обочинам дороги выгоревшая белёсая трава, а вдоль реки начинается узкая полоса сочного клевера, синеют яркие, словно промытые росой, васильки, качаются на тонких стеблях ромашки. «Река, что ли, их питает? – удивлялся Михель. – Может, и река».
Он не хотел признаваться себе, что тоскует по Ундине. Когда после заката над запрудой поднимался туман, Михель покрепче запирал ставни и двери. Но не потому, что опасался никсовых козней, а чтобы не слышать нежного пения, не разбирать грустных, цепляющих за душу слов. Ундина пела о любви. Михель боялся, что тоже полюбил речную деву. Полюбил чудовище, требующее человеческих жертв.
На птичьем дворе квохтала чёрная курица, собираясь высиживать яйца. И Михель иногда подумывал подобрать где-нибудь котёнка почернее – мышей в амбаре развелось, спасу нет.
***
На исходе второй засушливой недели на мельницу приехал мрачный Милош. Не ответив на приветствие, молча поставил у ворот корзину, прикрытую вышитым рушником. Положил сверху тугой кошель.
– Всей деревней собрали. Там сыры, мёд, хлеб, солонина… разберёшься потом.
– Спасибо, – удивился Михель. – Но с чего мне такая честь?
– Полям нужен дождь. Земле вода. Я кланяться не обучен, просто сделай, как полагается. Договорись.
– О чём?
Михель чуть было не спросил «с кем?», но сердце, пропустившее один удар, словно уже знало ответ.
– Твой отец, Михель-старший, всегда расплачивался со мной таким же серебром, – степенно проверяя воловью упряжь, издалека начал Милош. – И я никогда не задавал вопросов. Но даже в голодные военные годы в наших полях всегда колосилась рожь, а в лесу водилось достаточно зверья. Мы вовремя платили в казну дань. Наши мужчины уходили на войну. Но никогда война не приходила к нам. В год, когда ты родился, зимой, один небольшой вражеский отряд разграбил и сжёг соседние деревни. Пытался добраться до нашей, но заблудился в лесу. Почти все солдаты погибли, – Милош усмехнулся, блеснули в густой бороде крепкие желтоватые зубы. – Месяцем позже компания мародёров вышла на тот берег реки. Они тоже надеялись на лёгкую добычу. Но лёд не выдержал, и весной течение вынесло их трупы к запруде.
Михель почувствовал, как между лопаток, несмотря на жаркий летний день, течёт струйка холодного пота.
– Мы не дружили с твоим отцом. Но всегда помогали друг другу и людям, которые живут рядом с нами. В последние годы мне тяжко пришлось… одному, – расправив плечи, высокий и нескладный Милош стал походить на крупного медведя, который случайно забрёл во двор.
«Не такой уж он и худой. Скорее – жилистый, сильный. Пожалуй, такой запросто поднимет жёрнов или разорвёт человека пополам», – подумалось вдруг Михелю.
– Но как мне призвать дождь? Помахать руками? Прочитать заклинание? – отчаянно спросил он.
– Это уж тебе решать, – усмехнулся Милош. – Ты мельник, не я. Но лучше бы поскорее.
***
В эту ночь Михель впервые за долгое время не запер дверь.
А на исходе следующего дня поднялся ветер, неся с запада, от истоков реки, плотные грозовые тучи. Трое суток шёл дождь, трое суток жадно пила земля, никак не могла напиться. И струилось вместе с потоками воды торжествующее пение Ундины.
========== Часть 15 ==========
15
Ах, как любят в деревне отмечать Троицев день!
Закончилась весенняя страда, брошены в пашню зёрна, на деревьях распустились первые зелёные листочки, украсился пёстрыми цветами луг. Расцвела в палисадниках душистая сирень, клонятся к земле крупные лиловые гроздья. Осыпаются в садах яблоневые и вишнёвые лепестки, жужжат пчёлы, обещая невиданный осенний урожай.
Скоро быть лету – жаркой и щедрой поре, жадной до людского пота, сторицей воздающей по трудам твоим. Некогда будет веселиться, в праздности проводить летние дни. Разве что мелькнёт искрами над костром короткая ночь Святого Яна, скатится горящим колесом в тёплые речные волны, погаснет, растает с первым солнечным лучом. А потом опять выходить в поле – косить, полоть, жать, связывать золотые снопы. До крови колоть руки о стебли молодого льна. Собирать в лесу ягоды. Укреплять амбары под зимние припасы. Да мало ли у лета неотложных дел?
От того и радуются люди Троице – последней передышке перед тяжёлым трудом. Уже стоит посреди луга высокий шест, и тележное колесо на его верхушке увито берёзовыми ветками. Полощутся на ветру разноцветные полоски шёлка – каждая девушка отдала для украшения шеста любимую ленту из своей косы. Крепко привязаны среди лент небольшие свёртки с монетами, отрезы ткани, сердоликовые и янтарные бусы, пара новых скрипучих сапог. На рассвете самые смелые и ловкие парни смогут попытать счастья и, взобравшись на вершину шеста, добыть подарок для себя или своей любимой.