Проводница принесла липкую пленку и залепила отверстие в стекле, пробитое куском твердой породы, раз он пробил два стекла.
Лысый мужчина, а точнее коротко подстриженный, представился мне, назвав свое имя – Самсон. Имя заинтриговало, в памяти возникла скульптура Самсона в каскаде фонтанов Петергофа. Я перестала на него сердиться, словно он был виноват в том, что стекло разбилось рядом со мной. И только тут я заметила его галстук, на нем был изображен конь. Галстук ему подходил во всех отношениях. Самсон был весь холеный и лоснящийся, как породистый конь. От него исходил отличный запах мужского одеколона, очень тонкого, излучающего свежесть своих компонентов.
Я не думала, о том, в каком вагоне нас повезут в Ригу с голубого, Рижского вокзала, я всегда ездила как минимум в купе, а тут собрался веселый табор экскурсантов в плацкартном вагоне. Самсон постепенно оттеснил от меня всех. Он создал вокруг меня свое поле, которое опекал. С ним было уютно и вкусно. Он угощал меня теми продуктами, которые взял себе в дорогу. Ни в пример ему у меня ничего, кроме бутербродов из белого нарезного батона с маслом и сыром не было, мой сухой, дорожный паек.
Проводница принесла чай в стеклянных стаканах с подстаканниками времен далеких, рядом положила сахар в маленьких брикетах. Дома я чай с сахаром никогда не пила, но в вагоне вкус менялся, здесь хотелось того, чего нельзя. Мягкие нежные руки Самсона, порхали рядом, они словно клеились ко мне своими клеточками. Мне это начинало нравиться. Самсон вскоре ушел и пришел в симпатичном спортивном костюме, без галстука, держа в руках плитку шоколада с орешками.
Я ему улыбнулась и отложила в сторону книгу. Мы вышли в тамбур, темнело. Это было единственное место в вагоне без глаз и ушей. Хотя, какие у нас могли быть секреты от окружающих? Как оказалось, на данный момент времени мы были свободными людьми, не обремененные семьями.
Я была девушкой, среднего женского роста, со светлыми волосами, с серыми глазами.
Самсон был среднего мужского роста, обладал правильными чертами лица, большими карими глазами, а ему всего то было лет 27. Он был стеснительным молодым человеком и очень даже обаятельным. Нет, я никогда не мечтала о лысом поклоннике, хотя понимала, что годы идут, то я хотела окончить институт, и окончила его.
Конечно, я еще была девушкой, если не считать романтической связи с Валерой и легкого замужества с Григорием Сергеевичем.
Валера везде успевал, и дома и на работе. Он был такой мужчина, на которого никто не обижался, и все считали за счастье общение с ним, с молодым человеком, любимым дамами всех модификаций.
Рига пленила экскурсантов маленькими улочками, какими-то очень известными по фильмам, и до боли знакомыми. Янтарь встречался во многих магазинах, я смотрела на него, но не знала еще, чего же я хочу из этого янтаря. Понятно, что янтарную диадему, но какую? Бусы из янтаря лежали на прилавках магазинов солнечной россыпью, мило обработанные, и подобранные лишь по величине.
На автобусе экскурсию повезли дальше в глубь страны, в менее известный город Кулдига, с маленькими, историческими домами и одним анекдотом, что семья в Латвии состоит из трех личностей – он, она и собака. Такой состав семьи вполне устраивал Самсона, он и рассказал этот анекдот.
Странное чувство стадности в покупках довело меня до того, что денег на янтарь у меня не осталось. Но о своем желании Самсону я не рассказывала, янтарная диадема – моя мысленная мечта.
В музее моряков и рыбаков в городе Вентспилсе меня удивили тем, что моряки больше получают денег от привоза товаров, в виде интересных бутылок с португальским портвейном, чем от ловли рыбы. А дома у рыбаков вполне приличные, между прочим. Балтийское море произвело на меня должное впечатление своим прохладным дыханием.
Самсон так и ходил рядом со мной, с ним мы простились на голубом вокзале…
Вместо янтарной диадемы я привезла португальский портвейн в красивой бутылке. А, впрочем, почему Самсона нельзя считать диадемой? То и другое достается победителю. И, наконец, у меня появился личный друг по путешествию.
На фирме за время моего отсутствия произошло одно изменение, весьма существенное, фирма сменила хозяина. Егор Сергеевич продал фирму некому Сергею Николаевичу.
Отец Самсона стал директором фирмы, а его замом стал его сын. Я попала в обеспеченную среду обитания. Матерью Самсона была прекрасная домохозяйка с огромным конским хвостом собственных волос, Людмила Александровна. Тактичная женщина так же мягко, как и Самсон обволокла меня врожденным обаянием. Я почувствовала, что попала в крепкие сети, и мне не вырваться из их среды, меня поймали, словно рыбу в Балтийском море. Да и вырываться из мягких, вкрадчивых объятий Самсона мне не очень хотелось.
На работе все спокойно выслушали мой рассказ о поездке и, о новом женихе.
– А я, что говорил!? – спросил или сказал Марк Денисович Валере.
– Босс, нам надо было поспорить на их свадьбу, – отозвался Валера.
– Вы о чем? – спросила я.
– О тебе, – ответил Валера.
– Так, подробнее, если можно.
– А чего говорить, экскурсовод выполняла задачу платной свахи, тебя, Маргарита, высчитали, и решили, что ты подойдешь сыну нового директора. Ты теперь работаешь на фирме отца своего жениха. С новым директором ты не знакомилась, по штату тебе это не положено, а он про тебя узнал, спросил, у нас грешных, да и послал со своим сыном на экскурсию, – объяснил Валера обстоятельства дела.
– Отлично, а кто в меня камень запустил?
– Случайность, – отозвался Валера.
Я жила в однокомнатной квартире, в панельном доме. У Самсона была огромная квартира, в дворянском гнезде, как называли группу кирпичных башен. Мы с ним купили маленького щенка, создав прообраз латвийской семьи из его анекдота.
Квартиру родителей разменяли на две двухкомнатные квартиры, но… Самсон отказался прописывать меня в квартире. К его родителям дорога мне была закрыта.
Я вернулась в однокомнатную квартиру и вышла на работу, с работы меня еще не увольняли. Мое мимолетное, гражданское замужество было выгодно одному человеку – Самсону. Он под предлогом женитьбы на мне отхватил двухкомнатную квартиру. Ладно, что мы так и не расписались официально!
Валера и Марк Денисович, встретили меня радостными криками, и промолчали в ответ на мой рассказ о последнем переселении, это уже не их ума дело. Они люди тактичные.
Нинель, узнав о моем очередном промахе в замужестве, пришла в квартиру Самсона.
С ним она успела познакомиться, вернувшись с Малахита и устроившись работать на фирме его отца.
Самсон одиноко сидел на кожаном черном диване, перед ним стоял черный столик и смотрел он в черный телевизор.
– Привет, Самсон, со свободой тебя! – воскликнула Нинель, снимая норковую шубку.
– Привет, Нинель, рад видеть тебя в моих пенатах, – ответил Самсон, – о, мой любимый мех появился!
– А почему ты не купил шубу невесте?
– Незачем баловать, и выращивать из нее баловня судьбы.
– Держишь Маргариту в ежовых рукавицах, хорошо, что я за тебя замуж не вышла, а то бы и меня ты послал жить к себе домой.
– Не твоя это судьба, а мою совесть ты не потревожишь, кстати, тебе премию дали на эту шубку?
– Понятно, без тебя не обошлось, а на вид, ты такой мягкий да ласковый, как эта норковая шуба, да не тобою она куплена!
Мать Самсона, Людмила Александровна, взяла в руки, издававший трели сотовый телефон:
– Марк Денисович это ты опять? Просила тебя по-человечески к нам домой не звонить!
– Людмила Александровна, объясни, почему вы Маргариту домой отправили?
– Не лезь в наши дела, это не нашего с тобой ума дело.
– Политика такая у твоего благоверного?
– Не сыпь соль на рану, и так больно и тревожно, меня в это дело не пускают, сама по ней скучаю.