Древняя и благородная игра на грани искусства — она славится как инструмент для зрелых умов. Помимо прочего, как средство бескровного разрешения споров, более кулуарное, чем дуэль. Так что исполнится ему лет двадцать — и придётся начинать учиться синари на практике. А лет с тридцати — уже, пожалуй, состязаться с синаринами… равного класса.
Пытаться обыграть Ферина Суфлёра на его поле — ох, не стоит!
С другой стороны, не за доской же они встретятся? И встретятся ли вообще? Мийол отнюдь не рвался свести близкое знакомство со столь одиозной персоной, но… бояться тоже не спешил. В конце концов, после мэтра Кемвата, Лерату Склочной и — особенно — чтимой Клеаро какой-то там провинциальный подмастерье…
«Противника надо уважать, — напомнил себе призыватель. — Особенно достойного. Не на одних лишь нагхаас это правило распространяется».
— У многоуважаемого мэтра есть ещё вопросы?
— Нет.
— Однако, — неожиданно вклинился Ригар, — было бы неплохо, если бы многоуважаемая осталась на ужин. Вам явно не помешает отдых в хорошей компании.
— Многоуважаемый? — Анноле быстро перевела взгляд на Мийола — на Ригара — опять на Мийола. На мгновение призывателю странным образом захотелось шагнуть к ней и обнять.
Нет-нет. Просто обнять и только. По-дружески.
— Буду рад развлечь вкусной едой и лёгкой беседой, — сказал он, улыбнувшись. Окутал аурой, но не с целью принудить или напугать, а просто мягко поддерживая, проецируя симпатию и внутреннее тепло. — Оставайся.
И Анноле осталась.
…камерно, мило и вкусно — вот как поначалу всё выглядело. Регент даже сызнова и ещё сильнее, чем раньше, зауважала Мийола с его отцом. В основном за то, что на ужине она смогла — да так, что даже не сразу это осознала! — забыть, что она регент, что намного старше всех, кроме лишь Ригара, что чужая для этих парней и девчонок, четверо из которых вдобавок фатально сильнее как маги, чем она сама.
На площади посреди Даштроха никто не мерился своими кланами, своим статусом… своим всем. Словно здесь, между корпусами двух яхт, просто случайно собрались покушать, поговорить и поиграть (либо послушать) музыку случайные хорошие люди. И алурина.
Все — дружелюбные, ненавязчивые, спокойные, беззаботные…
Свободные.
Никакого этикета. Вообще. Садись, где хочешь, ешь-пей, что приглянется, благо что выбор выставленного на кошмах — вроде как в степном стиле — довольно богат и притом совершенно не претенциозен; говори с кем угодно на любую тему (или, если говорить нет настроения — молчи; послушать тоже интересно, подчас интересней, чем высказываться).
На этом ужине оказались в равном положении даже музыканты и не умеющие творить гармонию звуков обычными методами — ибо Мийол вытащил на обозрение для общего пользования Проектор Звуковых Иллюзий. Так и сказал:
— Это моя сестрица сделала, — привычная, едва сознаваемая гордость в голосе, — если кто-то не умеет играть ни на арбессе, ни на каэли, ни хотя бы по барабану стучать, пользуйтесь. Не магов среди нас нет, а вспомнить какую-нибудь мелодию и воспроизвести — музыкантом быть не надо.
И сам подал пример, «сыграв» какую-то незнакомую, воздушную, пронзительно лиричную композицию для струнного квартета. Следом за ним Шак «сыграла», зажмурившись, вариацию на тему колыбельной, подпевая своим низким, бархатным и сильным голосом нежному высокому голосу другой алурины… матери своей, не иначе. Получалось что-то такое:
Тихо капает вода,
Шири-шири-сас.
Не коснётся нас беда,
Шири-шири-сас.
Я поймала нам еды,
Замела свои следы,
Шири-шири-сас.
Шири-шири-сас.
Шири-шири-ши-ши-ши,
Спите тихо, малыши,
Рядом с нами ни души.
Шири-шири-сас.
Шири-шири-сас.
Шири-шири-сас…
Несложной мелодии аккуратно подыграли худощавый парень с шевелюрой, крашеной неестественно-ярким оранжевым — арбессин, притом неплохой — и невероятно рослая девица с каэли, казавшейся в её руках совсем игрушечной.
Доиграв, алурина отсела к более чем просто смуглой девушке-подмастерью, с которой они, приобнявшись, принялись о чём-то перешёптываться.