Правда, им стало не вожделенное зрение и не восприятие, а чувствительность. По сути, в это развилось своеобразное тактильное чутьё, даруемое гибкостью. И в связке эти два свойства показали изумительную синергию. Во внешний мир магия Васаре обращалась неохотно и на совершенно смешное расстояние шага в полтора — но уж со своим телом, смешивая ману с праной, она начала творить такое, что Ригару отчитывать её пришлось. Впервые за полтора года.
— Куда ты спешишь? — почти шипел он. — Или тебя радует возможность выкрутить что-нибудь в такое положение, что потом месяцами придётся исправлять, ещё и с неизвестными шансами на успех? Толковыми медиками становятся годами! Начни с малого, играй только тем, что не повлечёт долговременных последствий: скажем, кровяным давлением, темпом дыхания и сердцебиения, водно-солевым балансом, тонусом мышц, частотой бегущих по нервам сигналов. Извращайся на здоровье. Да хоть жопой воду пей!
— Что?!
— Что слышала. С твоими способностями на время расслабить сфинктер, обратить вспять перистальтику и вобрать воду прямой кишкой должно быть не слишком сложно. Но всеми богами тебя заклинаю: не лезь в гормональный баланс! Не стимулируй деление клеток и рост органов! Не пытайся влиять на рост костей и тому подобные вещи! Или хотя бы подожди с этими штуками, пока не пройдёт хотя бы пара месяцев и ты не узнаешь свой Атрибут получше!
Против такого тона, приправленного нескрываемым страхом за неё же, Васька устоять не могла. И умерила своё экспериментаторство до более разумных… глубин.
Не в последнюю очередь потому, что спустя ещё неполный месяц, как гром из Подземья, грянула новость уж точно недобрая. Сообщил её за совместным ужином, на корню зарубая предвкушаемое обсуждение очередной лекции об иномирье, Старик Хит. Причём с таким беззаботным видом, что Мийол даже не сразу осознал, о чём речь.
— Что значит — умираешь? — спросил он. — Это не смешно!
— Мне тоже, ученик, — Щетина глубоко затянулся фишле… и закашлялся. Причём как-то вовсе уж нехорошо, с влажными хрипами. — Но скрывать это скоро станет невозможно. Я умираю. И осталось мне ещё месяца два, может, три.
Ученик 10: я оставляю тебя!
— А как же Атрибут?!
— Отчасти он и виноват. Я…
— Что?!
— Почему?
— Дедуля…
— Дослушайте! Акулу вам в тёщи! Спокойно!
Щетина обвёл грозным и при этом усталым взглядом всех, от замершего Рикса и до яростно сжавшего кулаки Мийола.
— Моя смерть — не новость, — заговорил старик. — Я сражаюсь с ней уже лет сорок. Много чего испробовал, много чего… отбросил. Да, питал я определённую надежду на Атрибут… но оказалось, что его магия усиливает не только мою прану, но и прану той пакости, что засела у меня в груди…
— У тебя рак лёгких? — спросил Ригар. — Какого чёрта ты не сказал ещё до ритуала, что у тебя блядский рак лёгких!!!
Они ещё о чём-то говорили, пытаясь стыковать медицинскую терминологию разных миров, но молодой маг откровенно выключился из разговора… который в другое время привлёк бы его живейшее внимание.
«Учитель умирает? Уже много лет как?»
Многое, очень многое в свете этого ошеломляющего известия становилось ясным. А кое-что ещё, вроде пристрастия учителя к фишле…
Издревле, ещё со времён до становления Империи (с подачи философов Ларенской школы), укрепилось деление всех вообще связей меж людьми на три группы. Первая — это связь тел, или же связь кровная. Притом прямое родство считалось наименее ценным: в конце концов, даже дикие звери и домашняя скотина могут такие связи формировать, ибо они суть основа самой жизни. Вторая группа — связи сердец либо эмоций. Они ценились выше телесных, но по своему непостоянству также не рассматривались как нечто прочное. Ну, за вычетом случаев, когда эмоциональная привязанность дополняла родственную: назвать непрочной любовь матери и дитя мало кто решится. Тем не менее, сердечные связи также считались «близкими к природным», ибо как пёс может привязаться к хозяину (и наоборот), так и кошка иной раз вскармливает щенка своей грудью, а потом считает его за своего котёнка. Это, без сомнений, более благородные отношения, но всё же не чисто человеческие.