Во-вторых, диверсант и подстраховщик принадлежали разным лапам. Первый – Тяжёлой, второй – Мягкой. На вопросы о различии лап допрашиваемый отвечал не то, чтобы неохотно, он просто недоумевал, как такого можно не знать. Вопросы насчёт того, разные это банды, конкурирующие политические партии или, может, специализированные отделения, вроде тех, что в Сарекси, пленник как будто искренне не понимал. «Ну, Тяжёлая лапа – она Тяжёлая, что тут непонятного? Чем занимаемся – да чем старшие скажут, тем и занимаемся».
Тут Мийол с разгона влетел в откровенную туповатость пойманного. Как уж умеющий исчезать на четыре плаща и проживший двадцать девять лет (вполне солидный срок, как для одного из градских алуринов) мог остаться вот настолько тупым, оставалось загадкой.
Но смог. Как-то.
Уточнить удалось только принадлежность предыдущих собеседников и фигурантов. Та пожилая мать двадцати пяти, с которой призыватель разговаривал и через которую достал литературу на алуринисе, а также её внук-телохранитель – Мягкая лапа. В оцеплении во время встречи стояли пять бойцов Тяжёлой лапы и ещё один из Мягкой. Во время более ранней встречи, ещё без участия матери многих, состав выходил тот же.
Человеческие бандиты? Маг, ты смеёшься? Это же люди, как они могут быть в Лапах?
В общем, ясно, что тут мутно. А в книгах про лапы, конечно, ничего не писали.
В-третьих, самая мякоть. Цели и задачи. Диверсант должен был пробраться в мезонет по вполне конкретному адресу. Но если матерь двадцати пяти ограничилась заданием «пробраться, пользуясь артефактом для пущей скрытности, принюхаться, через пару часов вернуться»…
Матерь двадцати двух из Тяжёлой лапы выдала для подчинённого дополнительный квест. Вместе с кисетом янтарной слёзки, да-да. Этот самый кисет должен был оказаться среди реагентов в лаборатории зелий – где именно, вторженец знал, ну да расположение лабораторий Мийол не менял, его стандарт вполне устраивал.
Зачем оставлять кисет? Это диверсанта не волновало. Матерь многих сказала, он сделал.
Ну, попытался. Но не срослось, не просочилось.
О том, что попался, он жалел, но вот о том, что собирался подкинуть наркотик – ничуть. Это же был приказ, как можно не исполнить?
Редкостно незамутнённый тип. Аж до рычания Шак. Её подобный представитель вида тихо бесил, причём не потому (или не только потому), что умышлял против учителя и её семьи. Очень может быть, что в пойманном она видела некую грань собственного будущего – того, где так и не встретила Хантера, не стала учиться магии, не…
Причём в общину-то её не приняли бы даже на правах безмолвного исполнителя. Этого вот диверсанта там принимали, её – никогда.
Фрисс же – изгой и урод.
Такие не становятся матерями многих в принципе.
Кстати, диверсанта вводило в недоумение и даже злобу уже то, что поймавшая его фрисс по всем признакам выходила афари. Ну, поймала и поймала: кому-то везёт, кому-то нет. Ну, магии учится – кому-то везёт, да. Но что эта вот фрисс вдобавок оказалась свободной, не ограниченной импринтом… это его прямо ломало.
До рычания, да.
Спустя два часа вместо того, чтобы мирно спать, Мийол посреди ночи уже проверенным составом (самолично плюс пара магоклонов на подстраховке) доставив пленника, снова беседовал со знакомой матерью двадцати пяти из Мягкой лапы.
Если это можно назвать беседой.
– Чего ты хочешь за эту услугу, маг?
– Я? Сущего пустяка. Дай понять всем знакомым, что следующего такого вот… скрадника, на своей территории найденного, я возвращать не стану. И раны ему перевязывать не буду.
Чтобы замаскировать позор выбритого лба, диверсанту этот самый лоб не особо аккуратно рассадили скользящим ударом, а потом «боевую рану» замотали бинтом.
– Следующего такого скрадника, – закончил призыватель, – я верну по частям. А третьего, если ещё одна дурнина отыщется, вообще не верну: сразу переработаю на ингредиенты. И очень постараюсь нанести ответный визит тому, кто дурнину прислал. Так, сугубо вежливости ради.
– Понятно. Это всё?
– На данный момент – всё.
– Шори? – спросил знакомый боец.
– Сарриш энх.
– Асеп!
Спустя секунду возвращённый диверсант осел, как марионетка с подрезанными нитями. В обоих глазах его торчали глубоко вошедшие метательные иглы.