— Ещё того замечательнее. А что ты на это ответил? Нет. Не только что. Как ты ответил?
— …
— Сын.
— …я тоже постарался заморозиться. У меня неподалёку магоклон работал. Я перенёс в него основной фокус внимания, сделав живое тело как бы куклой…
— Отзеркалил, значит.
— Да. И…
Мийол замолчал. Ригар подождал немного, ничего не дождался и сказал:
— Позволь мне ещё разок угадать. Ты с предельной, вполне оскорбительной вежливостью из свежеустановленной бесчувственности — или, лучше сказать, полной контролируемости — сказал, что если ей привычнее чисто деловой формат общения, услуга за услугу и добро за добро, то ты не посмеешь настаивать на привычной тебе манере и всемерно постараешься перенять ту, которую показывает и предпочитает глубокоуважаемая. И что вопрос достойной компенсации за один из наименьших секретов школы Безграничного Призыва ты смело оставляешь на глубокоуважаемой. На её совести, чувстве соразмерности и деловой этике.
— …
— Что, так хорошо угадал?
— …слова были немного другие.
— Но смысл именно такой, угу. И что она?
— Понадеялась, что я действительно перейму её манеру общения, пообещала подумать о достойной плате за Призыв Подобия Артефакта, попрощалась и удалилась.
— И насколько она при этом была обижена?
— Не знаю. Эта её заморозка отлично прячет… всё.
— Надо полагать, — Ригар даже вздыхать не стал. Просто прибег к собственным практикам по самоконтролю. — Надеюсь, ты хотя бы понимаешь, что упорол пачку эпических дуростей?
— Да.
— Точно понимаешь?
— Да.
— Что-то не похоже. Впрочем, тяжесть последствий выяснится позже. Ты поймёшь, как и что, когда посмотришь на действия куратора, а не на её слова и эмоциональную маску. А пока, для закрепления материала и ради полноценного понимания… для начала: с чего ты вообще решил, что глубокоуважаемая радостно побежит туда, куда ты её поманишь?
— … — Мийол старательно спрятался за пиалой.
— Видимо, ты решил, что раз с кланами Мутного залива всё срослось, то и в Лагоре всё тот же праздник всеобщего согласия продолжится?
— Нет.
— Решил-решил. Может, не осознанно, но всё же опыт условно успешных политических игрищ точно ударил тебе в голову… и, видимо, вышиб оттуда что-то важное. Скажи-ка, сынуля мой мощный, давно не осеняемый крылом птицы обломинго… почему бы это успех в Мутном заливе и его окрестностях не удалось повторить с мэтром Никасси?
— Не знаю.
— Скорее, думать не хочешь.
— Я честно не знаю.
— Ладно. Давай немного упростим. Вот есть первый подмастерье: Райвеза Выдумщица. Вот второй: Никасси Морозная. Почему первая поспешила тебе довериться — именно довериться, тут двух мнений быть не может! — а вторая как-то не очень?
— Да мне-то откуда знать? — Мийол нервно хохотнул. — Или ты хочешь, чтобы я разложил по коробам мотивы аж самой Выдумщицы? Да ещё с мотивами Морозной сравнил? Той самой Морозной, с которой я провалился, как… то есть не смог понять, почему…
— М-да. Наверно, мне тоже кое-какие успехи в голову ударили. Я как-то даже подзабыл, что тебе лишь семнадцать. Что ж… по части мотивов двух названных персон и я полного расклада не дам. В конце концов, я знаю Райвезу только с твоих слов. Но одну критичную разницу я тебе назову и так…
Ригар вздохнул, после чего выдохнул:
— Отчаяние.
— Отчаяние?
— Оно самое. Выдумщица отчаялась гораздо сильнее и глубже, чем твой куратор. Готова была цепляться даже за самые сомнительные шансы. Решать судьбы — свою и чужие — не броском монеты, но по едва ли не случайным поворотам судеб. А мэтр Никасси… не ко времени ты решил колоть ей в глаза её же характером, позаимствовав мою проницательность. Но в целом всё верно. Я вряд ли ошибся, когда оценивал причины её превращения в… Морозную.
И, прикрыв глаза, он словно бы прочёл с листа уже недавно звучавшую цитату:
— …не может стать медиумом тот, кого в детстве хоть кто-то любил. Так странно устроен этот печальный дар — умение видеть чужие мысли и испытывать чувства, способность входить в чужие внутренние миры. Если малышу есть, на кого положиться, если он знает, что его защитят и поддержат, не ждёт ежеминутно окрика и пинка, если он счастлив, — он никогда не узнает, каково это. Зачем счастливому человеку становиться тонкой мембраной, тугой струной? Оставаться человеком куда приятней.
— Не вижу в этом даре ничего печального, — сказал Мийол упрямо. — Или нелюдского.