А напряжение в Петербурге достигло уже высшей точки. Царское правительство лихорадочно искало повод всей своей мощью обрушиться на революционеров и расправиться с ними.
Долго ждать ему не пришлось. И повод, можно сказать, оказался очень кстати и вполне подходящий.
«…Случился пожар Щукина двора, и в Петербурге распространилась паника. Молва, под свежим впечатлением студенческих историй, приписывала пожар студентам. Конечно, это был очевидный вздор, слух мог быть пущен даже намеренно кем-нибудь, но это даже не разбиралось…
При всяких других обстоятельствах пожар прошел бы незамеченным (ведь Петербург видел пожары и больше, при императоре Николае сгорел даже Зимний дворец), теперь он имел роковое влияние на дальнейший ход внутренних мер и привел к последствиям совершенно неожиданным».
Повод, следовательно, нашелся, и он привел в действие заранее разработанный план.
План подробно излагался в докладной шефа жандармов князя Василия Долгорукова царю Александру Второму и прочих присовокупленных к ней материалах. Царь немедленно наложил на них свою резолюцию: «С главными мерами я совершенно согласен».
В своей докладной князь Долгоруков обращал внимание царя на «напряженное политическое состояние государства».
«События, последовавшие недавно в самой столице, подтвердили шаткость нашего общественного положения, — писал он, — обличая возрастающую с каждым днем смелость революционных происков, которая в особенности проявляется в сфере литераторов, ученых и учащейся молодежи, зараженных идеями социализма, при преступном, необузданном подстрекательстве со стороны находящихся за границею русских возмутителей».
Приложенные к докладной Долгорукова бумаги назывались «О полицейских мерах» и «О чрезвычайных мерах» В нервом из них, прямо опасаясь «государственного переворота», князь предлагал «опутать всю Россию сетью тайной полиции и агентуры». Но поскольку обстановка, по мнению шефа жандармов, сложилась слишком опасной, он предлагал создать следственную комиссию, которая должна была заняться расследованием деятельности группы лиц.
Петербургские пожары явились удобным поводом и для создания следственной комиссии. Шеф жандармов этого случая не упустил. Председателем срочно созданной комиссии был назначен «опытный инквизитор» князь А. Ф. Голицын.
Согласно распространяемым слухам поджигателями объявили студентов, а их подстрекателями — лондонских пропагандистов…
Герцен и Огарев сразу разобрались в политической подоплеке этой провокации. «Колокол» неоднократно спрашивал, найдены ли «поджигатели»? Но поскольку ответа на этот вопрос так и не последовало, «Колокол» заявил: «Поджигателей вне полиции не нашли, а в полиции не искали»[31].
А потом по высочайшему повелению последовало запрещение изданий «Современника» и «Русского слова».
И начались аресты…
Лондонский центр немедленно предложил свою помощь.
Александр Герцен — Николаю Серно-Соловьевичу.
20 июня 1862 г.
«Мы готовы издавать «Современник» здесь с Чернышевским или в Женеве — печатаем предложение об этом. Как вы думаете?»
В эти дни Серно-Соловьевичу было адресовано не одно только это письмо.
Николай Огарев — Николаю Серно-Соловьевичу.
24 июня 1862 г.
«Я вообще в петербургской суете не вижу исхода. Тут нет живой жизни, нет построения будущего и нет места для коренного движения и преобразования. Опять прихожу к своей теме, шепчу и кричу ее вам в уши, чтобы она неотступно вас преследовала: живая жизнь в провинциях; если у вас нет корня в провинциях — ваша работа не пойдет в рост… Уясняйте цель — провинциям, ищите друзей в провинциях. Вы только в провинциях встретите народ, а не мещан-извозчиков, для которых менее всего понятна цель — земской земли.
Оставьте мертвым погребать мертвых. Работайте в провинциях… N. Золотая душа, преданная бескорыстно, преданная наивно до святости».
Александр Герцен — Николаю Орно-Соловьевичу (продолжение того же письма).
31
В. И. Ленин впоследствии писал: «Есть очень веские основания думать, что слухи о студентах-поджигателях распускала полиция». (