А сейчас его возвращение было настоящим праздником для горожан.
Когда пришла весть, что Микаэл приближается к городу, люди вышли встречать его «пешими, конными и в каретах, и по всей дороге до самого Ростова иголке негде было упасть».
На следующий день, когда Микаэл принимал бесчисленных гостей и готовился отчитаться о своем путешествии перед общественным собранием, в Москве генерал-майор Дренякин начал затягивать петлю.
«Екатеринослав,
Господину начальнику губернии.
Второго июля выехал в Нахичеван к отцу тамошний житель Михаил Налбандян, сообщник лондонских. Захватите его с обыском и с бумагами при двух жандармах доставьте в Третье отделение».
На следующий день начальник жандармов Екатеринославской губернии Жабко-Потапович поспешил в Нахичеван-на-Дону.
А Микаэл Налбандян, уже успевший рассказать другу и единомышленнику Карапету Айрапетяну о своем путешествии в Индию, 13 июля, то есть когда начальник жандармов проехал полпути, представил городскому голове Нахичевана-на-Дону официальное заявление:
«Исполнив поручение общественности города относительно индийских завещаний и находясь ныне в Нахичеване, покорнейше прошу Вас, достопочтенно городского голову, созвать общественное собрание, дабы я представил необходимые сведения и вручил сумму завещаний, которые мне удалось получить».
Но Карапет Айрапетян даже не успел назначить день созыва общественного собрания, так как 14 июля Жабко-Потапович был уже в Нахичеване.
…Обыск длился недолго. Сам Микаэл вел себя спокойно и выдержанно. Свидетелями его ареста оказались старые верные друзья Микаэла — Карапет Айрапетян и Ованес Берберян.
А отец его, мастер Казар Демирчян, так и рухнул на стул, увидев в своем доме жандармов… Услышал ли он прощальные слова сына, почувствовал ли прикосновение холодных губ Микаэла на своем морщинистом лбу, взглянул ли, пусть хоть мысленно, вслед сыну?..
Водоворот каких воспоминаний и мыслей захлестнул мозг старого кузнеца в тот самый миг, когда он лишался рассудка?..
Петербург. 15 июня 1862 г.
«Начальнику штаба жандармов генералу Потапову.
Приказание генерала Дренякина выполнено успешно».
Габриэл Айвазовский — Арутюну Халибяну.
15 июля 1862 г. Телеграмма:
«Схвачен наш враг!»
Арутюн Свачьян — всему армянскому народу. «Засверкав на армянском небосводе, господин Налбандян с первого же дня привлек всеобщее внимание, и все приветствовали его — преданного друга национального прогресса, неустанного труженика на благо его, борца против ненавистников нации и предателей, великодушного к заблуждавшимся, благородного, многоталанного, свободомыслящего, поборника свобод, пекущегося и радеющего не только о свободе своего народа, но и всего человечества.
Истинные друзья нации почитали господина Налбандяна, видя его неустанные труды на благо народа и памятуя, следовательно, о том всеобщем законе, от которого в наши дни не избавлен никто…
И скажем более: подтвердились наши наихудшие опасения, и господин Налбандян сегодня, увы, в тюрьме!..
Несчастные отец и мать, братья и две сестры, вся нация и многие люди других наций с тревогой и беспокойством в сердцах ждут вести о его освобождении…
Никому не ведомо преступление господина Налбандяна, но мы знаем, что единственная его вина — это безмерный и деятельный патриотизм и правдивость».
Вовсе не ради красного словца писал Арутюн Свачьян, что не только родные и близкие, не только весь армянский народ, но и «многие люди других наций» обеспокоены судьбой Налбандяна.
Александр Герцен в тревоге писал Бакунину:
«В России террор, но ведь его надобно было ждать. Страшно больно, что Серно-Соловьевича, Чернышевского и других взяли — это у нас не-закрывающаяся рана на сердце, — но дело не останавливалось».
Михаил Бакунин писал Тургеневу:
«А что Налбандян, — ради бога, постарайся узнать о его участи. Слышно также, что и маркиза посадили… Впрочем, за маркиза я не боюсь, — он невинен, как дитя. Да и Налбандян невинен, да у него нет связей, он слаб грудью, а крепость для грудных болезней нехороша. Узнай, что только возможно узнать, и уведоми меня…»
Какая наивность: допуская, что его письмо может попасть в руки полиции, Бакунин пытался хотя бы косвенно помочь Налбандяну, говоря о его «невинности». И хотя следственной комиссии действительно представился случай ознакомиться с этим письмом Бакунина, это обстоятельство никак не повлияло на судьбу Налбандяна.