По воспоминаниям современников, маркиза Колонна была настоящим воплощением меланхолии. Когда она обращала на кого-то внимание или заводила разговор, её редко покидало выражение изысканной холодности. Ей были присущи королевское величие и столь несвойственный для женщин живой острый ум, который она проявляла весьма сдержанно. Всё это вкупе с благородством чувств и гордой отрешённостью от мирской суетности придавало её личности неповторимое своеобразие.
Виттория Колонна была заметной фигурой в итальянской культуре первой половины XVI века. Она вела переписку с королевскими особами, к её мнению прислушивались Ариосто, Бембо, Джовио, Каро, Кастильоне и другие писатели и поэты. Её сонеты пользовались известностью, снискав ей славу первой поэтессы своего времени. Чеканились медали с её изображением. На них некрасивое лицо маркизы выглядит несколько мужеподобно с высоким лбом, прямым, чуть длинноватым носом с недовольно раздутыми ноздрями, брезгливо приподнятой верхней губой и маленьким ртом, говорящем о высокомерии и молчаливости. Имеется также её портрет маслом, принадлежащий, как считают, кисти всё того же дель Пьомбо (Рим, дворец Венеция), на котором поэтесса изображена непривлекательной с виду, но с проникновенным умным взглядом карих глаз.
Широко известен сделанный Микеланджело рисунок молодой женщины в шлеме (Виндзорский замок, Королевская коллекция). В нём идеализация мужеподобного лица настолько очевидна, что в этом рисунке можно при желании усмотреть образ Виттории Колонна, какой она виделась художнику, преисполненному к ней любви. Имеется ещё один превосходный рисунок (Флоренция, Уффици), который значится в каталоге как «идеальная голова» и вполне может быть принят за воображаемый образ поэтессы.
Он повстречался с ней в ту пору, когда она находилась под сильным влиянием религиозного свободомыслия лидеров движения за реформу церкви — Вальдеса, Окино и Карнесекки. Но Микеланджело, не терпящий соперничества ни с чьей стороны, полностью заполнил её сердце. Свои нерастраченные чувства гордая маркиза отдала великому творцу, живущему отшельником и нуждающемуся, как она ощутила чисто по-женски, в добром понимании и сочувствии. Если бы не её дружба с Микеланджело, она, как и ближайшие её сподвижники по вере, оказалась бы в конце концов в лапах инквизиции, когда был объявлен крестовый поход против инакомыслящих, и закончила бы свои дни на костре, как Карнесекки, Сервет и многие другие сторонники реформ.
Ревностная католичка Виттория Колонна приложила немало сил, чтобы обратить своего великого друга на путь «истинной веры». Но как ни велико было его чувство к ней, её попытки были тщетны, так как он всячески оберегал свой внутренний мир от всякого вмешательства извне. Да и сама его титаническая фигура никак не вписывалась в узкий мирок маркизы с её благочестивым смирением, постами и веригами мученицы.
Если к Кавальери он испытывал мистическое преклонение пред красотой, то к Виттории Колонна, в которой неожиданно пробудилась материнская любовь к неприкаянному отшельнику, — чувство благоговейного обожания и признательности за сочувствие к его бедам.
Вот как в упомянутой рукописи Джаннотти описывается их первая встреча во внутреннем дворике церкви Сан Пьетро ин Винколи, где среди цветущих кустов камелии и олеандра выделялась белизна мрамора «Моисея». Микеланджело появился там вместе с увязавшимся за ним Дель Риччо, который с загадочным выражением лица пообещал ему какой-то сюрприз.
— Водружена скульптура второпях. Ужель тому причина папа Павел? — спросил Дель Риччо, разглядывая изваяние.
— Увидев жадный блеск в его глазах, — ответил Микеланджело, надевая рабочий фартук, — я «Моисея» вмиг сюда отправил.
Желая сделать мастеру приятное, Дель Риччо с уверенностью сказал:
— Сан Пьетрин Винколи и весь приход в своих не ошибутся ожиданьях.
— Но лишь по завершении работ судить возможно о моих стараньях. На днях контракта истекает срок.
— А снял ли возражения заказчик?
Не ожидавший столь болезненного для него вопроса, Микеланджело чуть не выронил резец, которым намеревался подчистить пьедестал:
— Нет, всяк сверчок пусть знает свой шесток! В таких делах никто мне не указчик.
Послышался шум подъехавшего экипажа. Дель Риччо встрепенулся и заволновался:
— Сдаётся, что подъехали друзья. Прошу вас — уделите им вниманье.
— Мне время попусту терять нельзя, — недовольно пробурчал себе под нос Микеланджело и взялся за дело.
Из-за колонн во дворике появился кардинал Пол в пурпуровой мантии и с ним две дамы. Одна, что постарше, в нелепом светлом балахоне, подчёркивающем её чрезмерную полноту; другая во всём тёмном, как монашка.
— Простите, господа, за опозданье, — промолвил кардинал Пол. — Позвольте, где же настоятель сам?
— Он занемог, — последовал ответ Дель Риччо.
— Храни его Мадонна!
Обратившись к Микеланджело, снявшему в смущении рабочий фартук при виде незнакомцев, Дель Риччо взял на себя роль хозяина дома.
— Имею честь, мой друг, представить вам их светлости: Гонзага и Колонна, а с ними их преосвященство Пол.
Микеланджело поклонился гостям, но под благословение к кардиналу не подошёл, который ему не понравился с первого взгляда из-за самодовольной слащавой улыбки, не сходящей с холёного лица.
— Творца такого повстречать — везенье! — воскликнула Джулия Гонзага. — Сегодня нас счастливый случай свёл.
— Чтоб заодно рассеять все сомненья, — поддакнул герцогине Пол.
Откинув вуаль, маркиза Колонна промолвила низким грудным голосом:
— Кто в правоте уверен, монсиньор, зачем тому третейское решенье?
Недоумённо пожав плечами и словно ища поддержки у молчащего Микеланджело, Дель Риччо спросил:
— Поведайте, о чём ваш разговор?
— О вынесенном Данте приговоре, — пояснил Пол, — и о делах давно минувших дней. Мы не пришли к согласью в долгом споре.
— А ваше мненье, мастер? — спросила герцогиня, не сознавая, что задела самую больную струну. — Вам видней.
Вынужденный дать ответ, он заговорил, волнуясь и не спуская глаз с маркизы Колонна, в которой, сам не зная почему, вдруг ощутил в самом её облике, благородной осанке и проникновенно звучащем голосе родственную душу.
— Моя Флоренция себе на горе отвергла лучшего из сыновей. Поборник вольности попал в опалу за то, что был ко лжи непримирим. Но он остался верен идеалу.
— Спор разрешён, — сказала Виттория Колонна, захлопав в ладоши в знак одобрения. — Ответ неоспорим в защиту правдолюбца и поэта.
При этих словах у Микеланджело возникло желание подойти к маркизе и поцеловать ей руку, но он сдержался.
— Чем новым вы порадуете Рим? — спросила Джулия Гонзага.
— В Сикстине занят я с начала лета.
— Но в тайне тема нового труда? — не унималась дотошная герцогиня.
— Помилуйте, да в этом нет секрета! — удивился Микеланджело. — Пишу я сцены «Страшного суда».
Самодовольную улыбку на лице кардинала сменило удивление:
— И вы, послушный папскому веленью, взялись инакомыслие судить?
— Грешно судить людей за убежденья, — с вызовом ответил Микеланджело. — Над подлостью я буду суд вершить.
— «Да не суди и будешь несудимым», — не отставал кардинал. — Не забывайте заповедь сию.
— Так, значит, оставаться к злу терпимым, — ответил, всё более распаляясь, Микеланджело, — и ложью совесть усыплять свою?
С вниманием следя за спором, Колонна решила немного остудить пыл поразившего её с первого взгляда мастера и тихо промолвила:
— Зло одолеть возможно лишь смиреньем, и в нём обрящете себе оплот.
Микеланджело вздрогнул, вспомнив друзей, павших за республику.
— Мне с чужеземным свыкнуться вторженьем, под чьей пятою стонет весь народ?
Он остановился, чтобы перевести дыхание.
— Преступно в наше время быть бесстрастным пред диким мракобесием в стране. Я не могу остаться безучастным — дух итальянца жив ещё во мне.
— Наш долг прощать, — заметил менторским тоном Пол, — терпеть и жить примерно…
Нет, этот любующийся собой англичанин начал его сильно раздражать, и он резко прервал его наставления: