Была предпринята третья, более удачная попытка, и в 1897 году в Берлине вышел новый дополненный сборник стихов Микеланджело, подготовленный искусствоведом Карлом Фреем. Берлинское издание послужило толчком к переводам Микеланджело на различные европейские языки. В частности, в переводе швейцарца Г. Мюлештейна на немецкий вышел томик стихов Микеланджело под названием «Поэтическая исповедь», получивший высокую оценку Т. Манна.
Критика продолжала рассматривать стихи Микеланджело как «забаву гения», и не более того. Даже такие знатоки итальянской литературы, как Ф. Де Санктис и Б. Кроче, отказали ему в праве считаться поэтом. Чему же здесь удивляться, если даже его ученик и близкий друг Вазари, которому им посвящён вдохновенный сонет, воздающий должное мировой известности «Жизнеописаний», смалодушничал или запамятовал, не увековечив Микеланджело-поэта на воздвигнутом надгробии мастеру во флорентийской церкви Санта Кроче! На нём установлены лишь три аллегорические фигуры, символизирующие скульптуру, живопись и архитектуру, а муза поэзии предана забвению, чего близкие друзья Джаннотти и Варки не могли простить Вазари.
Вынесенное в эпиграф к настоящей главе никогда не публиковавшееся ранее мнение американского поэта Эзры Паунда — одна из редких в прежние годы высоких оценок стихов Микеланджело. Паунд жил в Италии в годы фашистского режима, которому симпатизировал, и во время Второй мировой войны сотрудничал на римском радио. Долгое время его имя как военного преступника было под запретом. После окончания лечения в психиатрической тюремной больнице он вернулся в Италию доживать свои дни, завещав похоронить себя на острове Сан Микеле в Венеции, где обрели упокоение и некоторые выдающиеся представители русской культуры: Дягилев, Стравинский, Бродский и др. Приведённое выше парадоксальное суждение о поэзии Микеланджело Паунд высказал в 1937 году в интервью журналу «Римский меридиан».97 Сходный с Паундом путь проделал писатель и публицист Джованни Папини, в произведениях которого стремление к обновлению культуры сочетается с анархистскими тенденциями. Он первым в послевоенной Италии заговорил о Микеланджело как поэте, близком по духу лирике Данте.98
Истинная поэзия жизнестойка. Подобно сенсационному открытию неизвестных рисунков Микеланджело в капелле Медичи, о чём было сказано выше, в наше время с четвёртой попытки началось повсеместное утверждение непреходящего самостоятельного значения поэтического наследия великого итальянца, насчитывающего 302 законченных произведения и 41 фрагмент. Его рукописи были собраны воедино, очищены от произвольных искажений и целиком опубликованы издательством «Латерца» в 1960 году благодаря колоссальным усилиям филолога Энцо Ноэ Джирарди, который привёл стихи в соответствие с нормами современного итальянского языка. Добавим, что после Италии Россия — единственная пока страна, где всё поэтическое наследие Микеланджело переведено и полностью издано.
Появление полного исправленного издания микеланджеловских стихов вызвало сенсацию, а убеждённый крочеанец М. Фубини недоуменно вопрошал: «Как, Микеланджело был ещё и поэтом?»99 Однако признанные мэтры итальянской поэзии Эудженио Монтале и Джузеппе Унгаретти горячо восприняли появление нового сборника, признав непреходящую ценность поэзии Микеланджело.100 О его поэзии высоко отозвался известный прозаик Джованни Тестори, написавший пространное предисловие к одному из изданий поэтического сборника Микеланджело.101 В качестве камертона, задающего тон всей вступительной статье, он выбрал первую строку мадригала № 235: «Un uomo nella donna, anzi uno Dio» — «Мужчина в женщине иль Божий глас», — раскрыв глубину мыслей и чувств, нашедших отражение в стихах великого мастера.
Чтобы подвести черту под высказываниями различных исследователей и поэтов о стихах Микеланджело, сошлёмся на авторитетное мнение Джирарди, который подвёл итог непрекращающейся дискуссии о месте Микеланджело в мировой поэзии, заявив, что Италия и мировая культура вправе гордиться таким поэтом, столь непохожим на других, но сумевшим образно и достоверно поведать о своём жестоком времени и о себе.102
Впервые поэтическое слово Микеланджело прозвучало по-русски в переводе Ф. И. Тютчева в 1856 году после поражения России в Крымской войне, всколыхнувшего передовые слои русской интеллигенции. Поначалу великий поэт перевёл итальянские стихи на французский, а затем на русский:
Позднее Тютчев подверг свой перевод значительной переделке и для придания большего драматизма звучанию стиха поменял местами первую и последнюю строки четверостишия:
В дальнейшем поэт сетовал, что время лишило его возможности вплотную заняться переводами микеланджеловской лирики. Вслед за Тютчевым перевод знаменитого четверостишия дает в 1880 году Владимир Соловьёв:
В 1920-е годы М. А. Кузмин, работая над переводом «Жизни Микеланджело» Р. Роллана, даёт свою версию:
В 1940-е годы М. В. Алпатов дал свой перевод знаменитого четверостишия:
Несколько позже свой перевод публикует А. М. Эфрос, заканчивая стихотворение вопросом:
В 1970-годы прозвучал перевод А. А. Вознесенского, в котором снова фигурирует придуманный Кузминым прохожий:
В марте 1941 года в журнале «Искусство» появилась небольшая подборка стихов Микеланджело в переводе академика М. В. Алпатова. Он был первым, кто заговорил в наше время о непреходящем значении Микеланджело как поэта, исходя прежде всего из его изваяний и рисунков, из стремления великого мастера срывать с предметов их покровы, чтобы вскрыть их подлинную суть, и его неприязни к красочным деталям. Алпатов подчёркивает, что Микеланджело-поэт избегает описаний и риторических украшений, обнажая порывы своей страстной души. Вот почему, заключает он, «лирика Микеланджело при всей её шероховатости чарует своей пластикой, вот почему самый извилистый ход мыслей и переживаний мастера так выпукло запечатлён им в слове».