Забавно: оказывается, тюрьма у нас все-таки есть.
— Что ж, — говорит Восьмой, — это были неплохие два дня.
Я встаю и делаю два шага от скамьи до кровати. До того, как нас сюда бросили, я и понятия не имел, что в колонии имеется камера для содержания заключенных. Видимо, о ней не знали и охранники, которые вытащили нас из моего отсека, иначе они не рискнули бы оставить нас в служебке, да еще рядом с торговым автоматом. Однако вот она, камера: стандартная комнатка два на три. Единственная разница между ней и жилыми отсеками в куполе состоит в том, что дверь запирается снаружи.
Насколько я могу судить, мы первые преступники, заключенные под стражу с того момента, как экспедиция покинула Мидгард.
— Похоже, наш первоначальный план был верным. — Я падаю на кровать, вытягиваюсь в полный рост и закрываю глаза. — Тебе следовало столкнуть меня в люк для трупов, пока была такая возможность. По крайней мере, ты сунул бы меня головой вперед.
— Да, — соглашается Восьмой. — Пожалуй, ты прав. Как думаешь, он и правда убьет нас обоих?
— Похоже.
Некоторое время мы просто молчим. Странно: в каком-то смысле поимка даже принесла облегчение. С тех пор, как я вошел к себе в отсек и обнаружил в собственной постели Восьмого, вымазанного липкой дрянью, у меня в животе поселился животный страх. Я знал, что мы не сможем хранить нашу тайну вечно, и боялся того, что случится, когда правда выйдет наружу. Теперь, когда оно случилось и мне примерно понятно, как будут развиваться события, я чувствую себя намного спокойнее. На самом деле мне почти удается задремать, когда Восьмой снова подает голос.
— Командор грозился, что не станет создавать Девятого. Неужели он и правда решится? Колонии в любом случае нужен расходник.
Я открываю глаза и лениво поворачиваю голову, чтобы взглянуть на Восьмого.
— Думаешь, Маршаллу не наплевать?
Он начинает отвечать, но обрывает сам себя и мотает головой:
— Нет. Наверняка нет.
Я снова закрываю глаза.
— Есть вопрос получше: какая нам разница?
— Что ты имеешь в виду?
Вздохнув, я сажусь и поворачиваюсь к нему лицом.
— Ты — не я, Восьмой. Разве это не очевидно?
Он гипнотизирует меня взглядом не меньше пяти секунд, прежде чем произносит:
— И что ты хочешь этим сказать?
— Я хочу сказать, что все сведения, которые Джемма вдалбливала нам в голову на станции «Гиммель» — по крайней мере, относительно бессмертия, — чушь собачья. Вот так. Последние шесть недель и есть моя единственная жизнь, а последние два дня — твоя, и другой у нас нет и не будет. Мы чертовы бабочки-поденки, и когда Маршалл столкнет нас в люк для трупов, мы умрем по-настоящему и навсегда. Меня не волнует, вытащит командор из бака Девятого или нет, потому что Девятый все равно не будет мной. Он будет каким-то посторонним парнем, который начнет спать в моей постели, есть мой паек и распоряжаться моими вещами.
Восьмой отчаянно мотает головой:
— Нет. Я на это не куплюсь. Вспомни корабль Тесея. Вспомни определение личности у Канта. Если Девятый думает, что он — это я, и все вокруг тоже считают, что он — это я, и нет никакой возможности доказать, что он — это не я, тогда Девятый и есть я. А что касается твоей пламенной речи, то именно из-за подобных рассуждений и запретили создание мультиклонов.
Я воздеваю глаза к потолку.
— Создание мультиклонов запретили потому, что Алан Маникоба попытался наводнить собой всю Вселенную.
— Как скажешь. — Он сидит на скамейке с закрытыми глазами, сгорбившись и обхватив себя руками.
Время идет. Я задремываю и просыпаюсь, снова проваливаюсь в сон и просыпаюсь опять. Восьмой по-прежнему сидит на скамейке, но теперь спина у него прямая, глаза полуприкрыты, руки сложены на коленях. В какой-то момент мне в голову приходит мысль, что я вот так и просплю последние часы своей жизни, но даже это почему-то оставляет меня равнодушным.
В конце концов со щелчком открывается замок и дверь распахивается. В комнату входит охранник по имени Гаррисон. Он невысокий и худенький, огнемета при нем нет, и на долю секунды у меня мелькает дурацкая идея прыгнуть на него, сбить с ног, выскочить из камеры и убежать.
Вот только куда? Идиотизм.
— Привет, — говорит Гаррисон. — Кто из вас Седьмой?
Я смотрю на Восьмого. Тот пожимает плечами. Я со стоном сажусь на кровати и поднимаю руку.
— Отлично, — кивает он. — Идем.
Я встаю. Восьмой улыбается уголком губ.
— Увидимся на том свете, брат.
— До встречи, — отзываюсь я.